1968 год. Группа «Современника» готовится к турпоездке в Италию. «Товарищи! — рассказывал актерам сотрудник «Интуриста» (Читай — КГБ)…
Михаил Козаков и Олег Ефремов
— Вы должны знать, что Неаполь славен не только неаполитанскими песнями. Этот город Италии стоит на 2-ом месте после Гамбурга по количеству «веселых домов». И еще. В портовом городе Неаполе стоит ШЕСТОЙ американский флот НАТО. Посещать припортовую часть города вам категорически запрещается, и уж не дай Бог зайти в портовый кабачок". Козаков с Ефремовым переглянулись.
И вот сидят они в гостиничном ресторанчике Неаполя, уже выпили «кьянти», и тут Олег Ефремов громко обращается к русскому экскурсоводу:
— Тонечка! Где тут расположены те самые кабаки, где гуляет флот НАТО?
— Вы что, серьезно, Олег Николаевич?
— Вполне. Я художник, режиссер, мне надо изучать жизнь. Да и некоторым артистам это тоже необходимо. Вот Михаил Козакову часто иностранцев играет. Миша, ты пойдешь со мной?
— Как скажешь, Аурелио, — смиренно ответил тот.
Мы и оденемся соответственно, сойдем за финских матросов.
Алла Покровская
Тут жена Ефремова — Алла — в слезы, мол не пущу если меня не возьмете!!!
— Ты что, с ума сошла?! Там матросня с девицами легкого поведения!
Алла Покровская настаивала:
— Я с вами! Вот и все!
— Ладно! — сжалился Олег. — Пойдем. Только оденься соответственно. И веди себя там, как моя б… — срежиссировал Ефремов.
И они пошли. В карманы курток загрузили стограммовками «Столичной», приплюсовав деревянные пасхальные яйца, что привезли из Москвы. Денег у них было мало, но по кружке пива вполне могли себе позволить, в пиво, водочки из шкалика долить.
Из Миши Козакова Олег сделал впередсмотрящего. Он заходил в каждый приглянувшийся ему ресторанчик и докладывал, мельком оценив обстановку, достаточно ли интересно.
Вдруг подходит какой-то молоденький итальянец. Уровень английского у него был как у Козакова и тот понял, что им предлагают посмотреть интересный кабачок. Выпить там недорогого пива, потанцевать. Все эти радости жизни есть в «Бродвей-баре»! Наши согласились. В качестве благодарности подарили парню деревянным пасхальным яйцом.
И вот, сидят, значит, в сводчатом помещении «Бродвей-бара». На сцене шпарит без остановки оркестрик — буги-вуги, рок-н-ролл, твист. Матросня танцует с портовыми девицами. И ни одного скандала или драки. Ни одного!
Сидели наши актеры в одной из лож бара, расположенных по стенам. В соседней, прилегающей ложе восседал здоровый моряк, выпивал и что-то говорил своей чернявенькой девочке из местных кадров «Бродвей-бара».
Развалившись, он оперся локтем на перегородку ложи, где уже лежала рука Аллы.
— Олег! — жалобно сказала Алла. — Что мне делать?
— Терпи! — отвечал Олег.
— Мне больно!
— Пришла сюда — терпи!
Тут Козаков все же решился и произнес:
— Ай эм сорри, сэр! — американец обернулся.
— Плиз! Ай эм сорри, сэр! Ё хэнд фром хэнд ауар вумэн. Ю андерстенд ми? — очень вежливо произнес Козаков. Он, кажется, понял, ручищу свою убрал.
— Фэнкью, — поблагодарил артист.
Михаил Козаков в фильме 1967 года «День солнца и дождя»
И вдруг здоровяк — американец снова обратил к ним свою огромную будку и низким, хрипловатым голосом стал расспрашивать про национальность.
— Итальяно?
— Но.
— Спаниш?
— Но, но, сэр.
— Шведы?
— Но!
— А, вы — поляки!
Пришлось признаться — русские.
Его будка из квадратной стала продолговатой.
— Йес! — продолжал Козаков. -Май френдз энд ай ливинг ин Москоу. Ай эм актор, энд май френдз ту. Андерстенд ми?
Он сказал, что «андерстенд», но добавил:
— Ит’с тру? (Это правда?) Риали?
— Тру, тру, ов корс, риали!
И в подтверждение сказанного протянули ему непочатую пачку сигарет «Столичные», а также извлеченное из кармана куртки второе деревянное пасхальное яйцо. Увидев легендарную русскую хохлому и надпись на пачке сигарет непонятным шрифтом, он с удивленным восклицанием: «Оу!»
Т. Доронина и О. Ефремов в фильме 1968 года «Еще раз про любовь»
Через некоторое время представитель 6-го американского флота НАТО угощал артистов «Современника» джином, виски, оркестр заиграл «Очи черные» в их честь, а Козаков пел эти «Очи черные» с микрофоном, Алла подключилась, и они на маленькой сцене плясали нечто среднее между цыганочкой и русской плясовой.
Все танцы в «Бродвей-бар» прекратились. И все матросы, гарсоны и девицы уставились на них. Еще бы! Первые советские, гулявшими напропалую в этом портовом неаполитанском кабаке.
На прощание Миша Козаков станцевал танго с чернявенькой подругой американского друга и поцеловал ей руку в знак благодарности, а он, в обнимку с Аллой протоптался в том же танце, во время которого держал ее обеими ручищами за филейную часть, и покровительственно потрепал Аллу по щеке. Не мог же он предположить, что девочка в свитере, говорящая почему-то тоже по-русски, не портовая «женщина лёгкого поведения», а жена главного режиссера московского театра «Современник»!
Алла Покровская и Олег Ефремов
Кто-то спросит — откуда история? Отвечу. Из мемуаров Михаила Козакова под названием «Актерская книга». Рекомендую к прочтению!
Комментарии (0)