Этногенетический миф в формировании этнических представлений московской элиты в последней четверти XVII - начале XVIII в.
Предметом настоящей статьи является процесс адаптации этногенетической концепции, сформулированной в малороссийских исторических произведениях XVII в. в московской книжности или, выражаясь более конкретно, процесс восприятия московскими авторами южнорусского понимания того,Что есть «русский народ»
(«руський род, племя, поколение»). Для начала оговоримся, что под этническим
Что есть «русский народ»?
В историографическом плане предлагаемая статья находится на стыке статей П. Бушковича
XVI в., причем это понятие употреблялось в несколько другом контексте, нежели аналогичное в московской книжности
П. Бушкович обнаружил, что в московской документации и книжности в середине — третьей четверти XVIIв. мы наблюдаем исключительно династический и религиозный критерии идентичности представителей московской элиты. Даже в решении Земского собора 1653, провозгласившем присоединение к России украинских земель, об этническом, родовом единстве двух народов не говорится ни слова. Русские войска должны были сражаться за «государеву честь» и «благочестивую православную веру». Бушкович заметил, что единственные этнические «ноты» в официальных московских документах и литературе можно встретить только благодаря влиянию выходцев из православных земель Речи Посполитой, в первую очередь Симеона Полоцкого
Красная площадь во второй половине XVII века. 1925 Холст, масло.
М. В. Дмитриев, подводя итог в историографической части своей статьи и представив материал, взятый им из северно-русских сочинений XV-XVIвв., пришел к выводу, что «в средневековье в Древней Руси мы видим немало существенных отклонений от западного образца
К. Ю. Ерусалимский отметил, что в московской книжности XV-XVIвв. термины «народ», «народы» обозначали скопления людей, присутствующих при определенном событии. О более широком понятии «народ» как о некоем воображаемом сообществе в северно-русских источниках речи не идет
Совершенно иная ситуация складывается в украинской книжности начиная с конца XVI в. Оказавшись в орбите влияния европейской культуры в ее польском варианте, украинские полемисты и историки стали пользоваться польскими историческими сочинениями, постепенно адаптируя в своем творчестве не только их богатый фактический материал, но и (возможно, неосознанно) этногенетический конструкт. Этот процесс во многом связан с Брестской церковной унией 1596 г., вызвавшей в православной интеллектуальной элите Речи Посполитой длительную полемику о том, что же такое «русское» и каковы права «русского народа», причем в обоих случаях активно использовались произведения польских историков
В этом отношении, как нам кажется, нельзя не согласиться с точкой зрения американского исследователя Ф. Сысина, считавшего, что польская историография стала главным интеллектуальным стимулятором в «возрождении» исторического сознания южнорусской элиты, которая, осваивая модели и методы «латинской учености», отбирала из польского книжного наследия аргументы «исторических прав» украинского общества
В результате этих процессов уже в 1621 г. появляется пространное историческое сочинение «Палинодия», написанное архимандритом Киево-Печерского монастыря Захарией Копыстенским. В этом произведении мы находим уже вестернизированный вариант прочтения терминов «род», «народ», «племя» и «поколение», этногенетический миф. Как отметил Б. Н. Флоря, Копыстенский впервые в рамках восточнославянской книжной культуры выдвинул положение о едином древнем «Роксоланском» народе, явившемся колыбелью славянских народов и положившем начало могучей Древнерусской державе
Основные составляющие этногенетической концепции Копыстенского (представление об истории как о процессе происхождения и развития народов, этногенетический миф, то есть происхождение «роксоланского» народа от легендарного первопредка, различные мифы о героическом прошлом славянского народа и представление о населении соседних государств как о близкородственных или, наоборот, чуждых народах), безусловно, вошли в более поздние малороссийские исторические нарративы, оказавшие влияние уже на московскую книжную культуру. Речь идет о сочинениях, созданных в 70-80-е гг. XVII в кругу киевских интеллектуалов — «Синопсис Киевопечерский» Иннокентия Гизеля, «Кроника» Феодосия Софоновича и других. М. В. Дмитриев, изучивший этническую составляющую этих произведений, пришел к выводу, что «Синопсис» и «Кроника» во многом сформировали и закрепили новую для России модель этноисторической памяти
Однако процесс адаптации этницизированных представлений украинских книжников в московской интеллектуальной среде, чему и посвящена предлагаемая статья, еще пока не изучен. Итак, для того, чтобы более наглядно продемонстрировать изменения, произошедшие в московских исторических произведениях последней четверти XVIIв. сосредоточимся на следующих вопросах. Как московские книжники понимали ключевое для этногенетической концепции малороссийских исторических сочинений понятия «народ», «род», «племя» и «поколение»? Был ли адаптирован московскими историками в их произведениях польско-украинский этногенетический миф? Для того, чтобы конкретнее понять, как же воспринимались термины «народ» и его синонимы, для примера приведем три наиболее известных украинских исторических произведений того времени — Густынскую летопись, «Синопсис Киевопечерский» и «Кроники» Феодосия Софоновича.
Для начала отметим, что, по нашим наблюдениям, представители высших слоев украинского общества времени Освободительной войны и «Руины», используя термины «род» («поколение», «племя») и «народ», осознанно вкладывали в них дифференцированное значение. Так, говоря о «роде» и «племени», малороссийские книжники имели в виду группу людей, связанных, в первую очередь, общим происхождением. Например, в предисловии к своей Хронике Феодосий Софонович писал: «ибо своего роду не знаючих людеи за глупыхъ почитаютъ»
Термин «народ» и его использование в среде украинской элиты изучаемого времени представляет большую сложность потому, что практика его применения была более широкой. «Народ» как обозначение этнической общности людей или группой (сословной или межсословной), обладающей общими политическими правами, мы находим в обиходе как среди южнорусских летописцев и историков, так и среди казачьей старшины.
В изученных украинских исторических произведениях слово «народ» употреблялось, в том числе, в значении «род, поколение». В таких случаях чаще всего речь шла о группе людей, связанных общим происхождением. «Народ» в синонимичном «поколению» и «роду» значении выступает в ряде фраз, приведенных в Густынской летописи. Например, говоря о славянах, неизвестный автор летописи писал: «И щитаютъ о н'Ькоихъ же народах доселе недоумение и несогласие есть хронографов, наипачеже о нашомъ словенском народе не могуще совершенна изыскати, откуду израсте и начася сей славный и храбрый народъ»
Этногенетическая легенда, которую предлагали малороссийские историки, в общем во многом соответствовала той модели, которая была взята из польских исторических произведений. Родоначальником всех европейских народов признавался сын Ноя Иафет. Однако «прародителем» славян, начиная с «Синопсиса», считался Мосох, сын Иафета. Как отметил К. Ю. Ерусалимский, легенда о происхождении славян от Мосоха появляется в польской книжности в связи с чисто конъюнктурными соображениями — поиском компромисса с Москвой в годы Ливонской войны
Адаптация описанного этногенетического конструкта в московской книжности началась в конце 60-х — начале 80-х гг. XVIIв. Это было связано с возникшим в официальной переписке между Москвой и Киевом этноконфессиональным и этнодинастическим дискурсами, обосновывавшими подчинение украинских земель московской власти. Бурные события, порожденные Переяславской радой 1654 г., стимулировали интерес московской элиты к «общерусской» истории. Так, например, уже в 1657 г. при дворе Алексея Михайловича был создан Записной приказ, целью которого стало продолжение «Степенной книги» до современности. Два года спустя этот приказ возглавил Григорий Кунаков, дипломат, специализировавшийся в русско-польско-украинских отношениях. Однако эта задача оказалась невыполнимой: легенда о происхождении власти московских царей от «Августа Кесаря», в которой под конец своей жизни сомневался даже ее главный адепт — Иван Грозный, оказалась неподходящей, и в 1659 г. Записной приказ распустили
Этногенетический стиль исторического нарратива стал проникать в московские книги в связи с двумя фактами: первыми переводами сочинений Матвея Стрыйковского на церковно-славянский язык
Интересующие нас особенности украинских исторических произведений не всегда сразу принимались московскими историками на веру. Даже, казалось бы, лестный для великороссов сюжет о Мосохе находил в Русском государстве своих критиков. Так, например, этногенетическая концепция «Синопсиса» вызвала сомнения у неизвестного автора Забелинского летописца, составленного около 1680-го года
Первым московским произведением, впитавшим в себя стиль и некоторые мифы «Синопсиса», стал Мазуринский летописец, написанный монахом Чудова монастыря Сидором Сназиным в 1682-1683 гг.
Боярский свадебный пир в XVII столетии
Как и в сочинении Иннокентия Гизеля, в Мазуринском летописце в исторической перспективе рассказывается не только о едином народе, но и о нескольких «русских народах»: «Лета 6497-го от рождества Христова 997-го того времени всии росискии — белый и черный, восточный и полунощный и на полудни лежащии — народи веру святую православную от греков прияша, крещением святым просветившеся и укрепившеся совершенно в христианстве по абычаю и уставом греческим, под властию святейшего константинапольскаго патриарха вселенскаго крепко и неподвижно пребывают.»
Сназин, имея перед собой разные варианты этногенетических концептов, мог выбирать из них. Поэтому он расширил ряд легендарных первопредков как за счет польско-украинских, так и великороссийских версий. Мосох, названный прародителем «московитов» (сам этот термин был взят от польских историков) «соседствует» со Славеном и Русом, изобретенными новгородскими летописцами в середине XVIIв.
Новый стиль изложения был отмечен даже на самом верху московского общества. Мы располагаем так называемым «Предисловием к исторической книге, составленной по повелению царя Федора Алексеевича». А. П. Богданов считает, что это предисловие вполне мог составить сам царь Федор
По-видимому, желание составить единый свод российской истории, проявленное и царем Федором Алексеевичем, и его младшим братом Петром, стало причиной написания компилятивных исторических произведений. В одном из них, составленном в конце XVII в., несмотря на отсутствие критических замечаний к использованным источникам, приводятся интересные размышления на тему происхождения «московского» и «славянского» народа
Влияние этногенетической концепции «Синопсиса» чувствуется уже буквально с первых строк. Первое место в ряду легендарных «прародителей» русского народа отводится, конечно же, Мосоху. Более того, совершенно в духе произведения Гизеля «московский народ» в этой концепции занимает место самого древнего рода, от которого произошли остальные славянские народы, так все они «едина мосохова колена, аще и разны имяны, но вси един Московский народ.»
Автор текста, работая с польскими (влияние их настолько ощутимо, что автор даже использует чисто польский политоним «Московия») и малороссийскими источниками, открыл для себя совершенно новый стиль подачи материала. Его глазам предстала история народа, древнего и героического, осаждавшего Трою, воевавшего с Филиппом Македонским и даже пленившего его, получившего заветную грамоту от его сына, Александра. Все эти мифы есть в приведенной компиляции, их ряд заканчивается повествованием о «славянском» князе «Даницере» (на самом деле остготском вожде Одоакре. — Д. С.) и подводит к логичному в свете приведенных рассказов выводу: «Подобает бо словенскаго народа храбрость слышати, потом же множеству их ревновати потреба и в бывшей храбрости их веселитися достойно.»
В конце обзора этого источника, с точки зрения заданных вначале вопросов, поделимся следующим своим наблюдением. Как нам кажется, попытки поиска собственной этноисторичес- кой идентичности при помощи компилятивных произведений, основанных на зарубежных источниках, были свойственны широким кругам украинской интеллектуальной элиты в 50-60-е гг.XVIIв. Компиляция, сохранившаяся в Румянцевском сборнике, структурно напоминает аналогичный текст, записанный неизвестным малороссийским автором около 1669 г. и обнаруженный нами в архиве казачьего рода Дворецких. Компиляция озаглавлена как «Истинные доводы о Русской земле, о ее границах, и начале монархии русской народа сарматского, взятые из хроники Гваньини»
Первым учебником по русской истории, написанным великороссом, стало «Ядро российской истории», сочиненное в шведском плену А. Манкиевым в 1717 г. Несмотря на то что «Ядро» не получило одобрение Петра I, сочинение Манкиева разошлось в большом количестве списков и выдержало три издания, пока, наконец, его место не заняли труды М. М. Щербатова, Ф. А. Эмина и Н. М. Карамзина
Таким образом, «Ядро российской истории» стало первым великороссийским оригинальным сочинением, полностью вобравшим в себя этногенетическую концепцию «Синопсиса», его легенды, связанные с древностью «российского народа», а также не сформулированное, но присутствовавшее в обоих произведениях представление о двуединстве Руси.
Подводя итог представленному в статье материалу, следует отметить, что восприятие этногенетической концепции украинских исторических произведений в московской книжности не носило чисто механического характера
Московская элита, которая уже в конце XVIIв. начинает активно читать книги, выходившие как в столице, так и в Киеве, неосознанно делает этнические стереотипы частью своего сознания. В качестве примера приведем слова, предписанные Петру Iи сказанные им солдатам перед началом Полтавской битвы: «И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой (по другой версии — за «народ всероссийский»), за Отечество, за православную нашу веру и церковь». По сравнению с речью, произнесенной на Земском соборе 1653 г., в словах великого русского реформатора звучит мотив, совершенно новый с точки зрения формирования этнических представлений. Петр фактически отказывается от традиционного династического критерия («не за Петра»), а защита веры в ряду лозунгов отступает на второй план. Основные ценности, обозначенные Петром Iв этой речи, — государство, род, Отечество — вполне соответствуют содержанию малороссийских и великороссийских исторических произведений последней четверти XVII— нач. XVIIIв.
Таким образом, меньше чем за шестьдесят лет новая этногенетическая концепция проделала путь от Киево-Печерского монастыря до Кремля. История происхождения, весь перечень мифов, которые мы находим в Палинодии Захарьи Копыстенского, все это в преломлении сквозь призму концепции «Синопсиса» оказалось в московских исторических сочинениях.
Д. Ю. Степанов
Из книги «Русский Сборник: исследования по истории России \ Том XIV. М. 2013
Комментарии (0)