Летом 1915 года, прекрасно понимая печальную перспективу потери Польши, русское командование вновь приступило к созданию польских национальных боевых формирований. Причём в этот раз уже с включением пленных. Спустя полтора года это нисколько не помешало русским политикам возмущаться по поводу абсолютно идентичных действий германских и австрийских оккупационных властей.
Оперативные меры по формированию польских частей почти совпали по времени с удивительно лояльным по отношению к Польше и полякам выступлением премьера Горемыкина, завзятого консерватора и русофила. Что это было? Последнее «прощай» или агитация, пока не поздно? Но конечно же, речь не шла о создании польской армии, просто под ружьё готовы были ставить уже всех, кого только можно. Однако итоги большой организационной работы были поистине плачевными. Всё было безрезультатно, не в последнюю очередь потому, что бесполезно: уже не было никакой реальной возможности проводить наборы на польских землях.
Иван Логгинович Горемыкин, пожалуй самый верноподданный из последних премьеров империи
А в августе 1915 года три польских члена Государственного совета направили своим коллегам, членам Госсовета и депутатам Государственной Думы, обширную записку о неотложных мерах по изменению положения поляков в России. Среди прочего в ней поднимался вопрос о землевладении, зависший для Польши ещё с 1865 г., об ограничениях по государственной и военной службе, по религиозным вопросам, по языку… Весьма своевременно, не правда ли?
23 июля по ст. ст. (5 августа) 1915 года русские оставили Варшаву. Сразу после падения столицы Царства Польского Госдума пролонгировала на период до освобождения польских земель полномочия членов Думы и Госсовета, избранных от польских губерний. Но не принимать во внимание того факта, что ситуация в польском вопросе уже принципиально изменилась, было больше невозможно.
Представлявший в ставке российскую дипломатию Кудашев писал 7 августа (25 июля ст. ст.) 1915 г. министру иностранных дел: «…По поводу оставления нами Варшавы и возможного поворота настроения поляков мне генерал Янушкевич высказал следующую мысль: «Заявление И.Л. Горемыкина об автономии Польши было сделано очень своевременно. Теперь поляки пусть выбирают между нами и немцами. Если выяснится, что они предпочитают последних, то это избавит нас от всех наших обещаний им, теперешних и прежних. В этом замечании сказывается, как я думаю, истинное, недружелюбное отношение генерала к полякам и несочувствие каким бы то ни было уступкам их политическим стремлениям» (1).
Да, мобилизация в польских землях прошла ничуть не хуже, чем по всей России. Но здесь больше сработал не патриотизм народных масс, а тот факт, что у польского крестьянина было куда меньше шансов уклониться от призыва. У поляков, кроме того, было все же куда больше возможностей не вставать под ружье – начиная с права "последнего кормильца" и кончая немалым числом случаев комиссования с подачи лекарей. Дело в том, что среди докторов было немало не только поляков, которые не без риска спасали "своих", но и немцев. Последние, не скрывая симпатий к Германии и Австрии — врагам России, почитали за долг не дать русскому царю одного-другого "лишнего" солдата.
Но какими солдатами были в русской армии поляки, которых сам Наполеон считал отличными бойцами? Признаем, далеко не лучшими. Хрестоматийное исследование генерал-лейтенанта, профессора Академии Генштаба Н.Н. Головина (2) засвидетельствовало: соотношение потерь «кровавых» и пленными у солдат, призванных из великорусских и польских губерний разительно отличается – 60 на 40, а то 70 на 30 процентов у «великороссов» против 40 к 60 у «поляков». Оставим эти данные без вполне уместных тут комментариев. Впрочем, надо помнить, что польские солдаты так же «браво» сражались и в рядах австрийской и германской армии.
Генерал Н.Н. Головин, бесспорный авторитет по истории Первой мировой войны
«Легионы» стрелков, и сформированные впоследствии во Франции польские бригады – не в счёт. Зато о том, как поляки могли бы воевать в «национальных» польских вооруженных силах, несложно судить, хотя бы по итогам Советско-польской войны 1920 года. Но ведь и красные полки под Варшавой тоже бились отчаянно, и высокий процент пленных в войсках М.Тухачевского дал только блистательный маневр генерала М.Вейгана и Ю.Пилсудского от Вепша, который опрокинул амбициозные планы красного Бонапарта. А трагическая судьба этих пленных, о которой, в отличие от постоянно «раскручиваемой» драмы Катыни, мало кто вспоминает – вообще тема для отдельного военно-исторического исследования.
Юзеф Пилсудский на позициях с французским генералом Максимом Вейганом
Оккупация австро-германцами русской Польши не принесла ей ничего хорошего. Прежде всего, новые хозяева Царства были просто не в силах обеспечить снабжение крупных польских городов продовольствием хотя бы на том же уровне, как до вторжения, не говоря уже о довоенных условиях. Хуже того, с первых дней оккупации начался масштабный вывоз с польских территорий во внутренние районы двух империй не только промышленной продукции, но и материалов и оборудования, причём по большей части отнюдь не военного назначения.
Из телеграммы посла в Лондоне А.К.Бенкендорфа министру иностранных дел от 23 февраля/7 марта 1916 г.:
…Американские агенты крайне опасаются последствий голода и полного разорения той части населения, которая не эмигрировала в Россию. Они полагают, что около полутора миллиона эмигрировало в Россию и что громадное большинство взрослого мужского населения осталось. Не имея средств, эти последние легче уступили бы германскому давлению, чаще всего в форме эмиграции в Германию в качестве рабочих или же в форме специального набора рекрутов, о котором уже говорилось. Если я настаиваю на этом пункте, не относящемся прямо к моей компетенции, то это потому, что убеждён, что в момент заключения мира польский вопрос, основы которого мы так счастливо заложили, будет играть совершенно первостепенную роль, и что настал момент выработки плана на основе принципа национальности, столь открыто провозглашённого во время этой войны, и так, чтобы никакой германский или австрийский проект не мог бы помешать нашим планам. Если эти державы не договорились ещё сегодня, то это не может служить основанием для будущего. Не надо упускать из вида, что общественное мнение союзных стран ожидает этого решения именно от России. Считаться с чаяниями польской общественности, продолжая выручать Польшу из её теперешнего состояния полного обнищания, представляется мне первой необходимой основой. В настоящий момент Англия всецело рассчитывает на решение польского вопроса от имени императорского правительства. Я полагаю, что наступает время, когда обстоятельства потребуют принятия этого решения с необходимой полнотой для нейтрализации все усилий наших врагов в этом направлении (3).
Ещё одним «подарком» для прогермански настроенных поляков оказалось резкое обострение противоречий между Германией и Австрией. Вена торопилась назначить губернатора для занятых территорий, но оперативные немцы опередили союзника – а канцлер Берхтольд вынужден был умолять союзников немедленно выступить с заявлением об отсутствии аннексионистских устремлений. Берлин готовил создание независимой, а фактически марионеточной Польши, которая не только оторвётся от России, но и отхватит Галицию у Габсбургов. Даже выживающий из ума Франц-Иосиф взорвался, и потребовал от Вильгельма разъяснений. Очевидно, эта размолвка и стала впоследствии ключевой при создании в русской Польше ублюдочного регентского королевства.
Бесспорен тот факт, что уже позже Австрия, под впечатлением Брусиловского разгрома, сразу пошла на самые существенные послабления полякам, как на оккупированных землях, так и внутри страны. Тем не менее, сам факт совершенно непоследовательной эволюции политики оккупантов в польских землях очень показателен. Бюрократия Габсбургской монархии, в чьих владениях поляки, пожалуй, испытывали меньше всего притеснений, ради собственного спасения снова стала не против преобразования лоскутной империи из двуединой в триединую.
Строптивая Сербия против такой перспективы билась насмерть, так почему бы третий трон не обосновать в завоёванной Варшаве, или, на худой конец, в «королевском» Кракове? Можно поэтому дать и ещё некоторые послабления будущим подданным. Поляки, в отличие от других славян империи, недолюбливали русских (и по-прежнему в большинстве своём недолюбливают – А.П.), они были (и остаются) католиками и могли наравне с мадьярами стать неплохой подпоркой качающемуся трону Габсбургов.
Об этих мерах Вены писал 16 июня 1916 г. генерал А.А. Брусилов вновь назначенному начальнику штаба верховного главнокомандующего М.В. Алексееву:
Австрия предлагает полякам точно определённые права… Единственная возможность расположить поляков в пользу России состоит в том, чтобы теперь же, без промедления, реально осуществить им обещанное, в размерах… которые, конечно, не должны быть меньше того, что предлагает полякам Австрия.
В свою очередь, Германия в надежде на сепаратный мир с Россией поначалу не ослабляла тиски оккупационного режима. Царство Польское разделили на две зоны – австрийскую и германскую, из которых создали Люблинское и Варшавское генерал-губернаторства. Несмотря на союзнические отношения, между ними было запрещено перемещение, введён жесточайший паспортный режим, проводились многочисленные реквизиции, а в Центральные державы эшелонами вывозились сырьё и оборудование.
Германия и Австро-Венгрия не стали медлить с разделом "Русской Польши"
Российское министерство иностранных дел неплохо представляло себе политические последствия оккупации немцами Царства. И, надо признать, весьма обстоятельно готовилось загодя. Показательно в этом смысле письмо в МИД от 29/16 января 1916 г русского посла в Париже Извольского. Задолго до германо-австрийской декларации по Польше тот сообщал, что некий Сватковский, представитель ПТА, ознакомил посла в Париже с германо-австрийскими планами против России на почве польского вопроса. Сватковский считал необходимым принять упреждающие меры, к примеру – подтверждение державами Согласия желательности объединения Польши.
Причем, чтобы не терять времени, задачу эту могла исполнить Россия, повторив, в более определённых чертах, воззвание великого князя главнокомандующего, с более ясным указанием будущих границ и особенностей государственного устройства Польши (естественно, в открытую говорилось только об особенностях автономии). Державы Согласия могли бы вслед за тем поздравить Россию с её великодушным решением, что произвело бы громадное впечатление на польский мир.
Извольский счёл своей обязанностью напомнить МИДу, что России не может быть безразлично, как отнесётся общественное мнение держав Согласия к решению наиболее важных для неё вопросов, к которым посол отнёс вопросы о проливах и польский. От себя он добавил, что французская публика склонна в обоих вопросах идти по ложному пути, что может стать причиной недоразумений между Россией и Францией.
"Восстановление" Бельгии и Сербии и "la liberte de la Pologne" – последние лозунги парижской публики, которая рукоплескала г. Барту, первым применившему эту формулу в публичном выступлении. Что подразумевалось под "la liberte de la Pologne", не совсем ясно, а для публики — и вовсе не важно, поскольку под влиянием традиционных симпатий к полякам будет толковаться в самом широком смысле (4).
Позиция Извольского была достаточно простой — надо вырвать инициативу не только из рук немцев, но и у союзников. Бывший министр откровенно игнорировал намерения министра нынешнего интернационализировать польский вопрос. Сазонов за это удостоился отповеди от самой императрицы Александры Фёдоровны, которая его иначе, как «этой скотиной» не называла.
Императрица Александра Фёдоровна не жаловала практически ни одного из царских министров
Однако и Извольский, и Александра Фёдоровна с супругом не принимали в расчёт, что главу российского внешнеполитического ведомства вовсе не прельщала сомнительная слава «освободителя Польши», а следом за ней, очевидно и Финляндии. Он так напористо разыгрывал польскую карту, в первую очередь для того, чтобы выторговать как можно больше для России после победы, в которой тогда ещё мало кто сомневался. Тем не менее, давая инструкции Извольскому накануне конференции в Шантильи, Сазонов не преминул вновь напомнить ему, что польский вопрос – это внутренний вопрос для Российской империи. Внутренний вопрос!
Из телеграммы МИДа послу в Париже от 24 февраля/8 марта 1916 г.:
Всякие предположения о будущем размежевании Средней Европы в настоящую минуту преждевременны, но вообще нужно помнить, что мы готовы предоставить Франции и Англии полную свободу в определении западных границ Германии, рассчитывая, что в свою очередь союзники предоставят нам полную свободу в нашем разграничении с Германией и Австрией.
Необходимо особенно настаивать на исключении польского вопроса из предметов международного обсуждения и на устранении всяких попыток поставить будущее Польши под гарантию и контроль держав (5).
* Американские планы оказания помощи оккупированной Польше были прежде всего согласованы с Англией. Возражений не последовало, но два условия англичане всё же выдвинули: а) Англия не должна предоставлять никакой финансовой субсидии; б) будут достаточные гарантии против того, чтобы Германия не скупила жировых продуктов, предназначенных польскому и русскому населению.
Характерно, что Англия, а не САСШ, выставила условие, чтобы проект был одобрен российским правительством.
Примечания
1. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878-1917 гг. М.1935, серия III, том VIII, часть 2, стр.18-20.
2. Головин Н.Н. Военные усилия России в Первой мировой войне, М., 2001 г., стр. 150-152, 157-158.
3. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878-1917 гг. М.1938, серия III, том X, стр.343-345.
4. Там же, серия III, том X, стр.113-114.
5. Там же, серия III, том X, стр.351.
Автор:Алексей Подымов
Комментарии (0)