АНТИНОРМАНИЗМ НОРМАНИСТА АВГУСТА ШЛЁЦЕРА Части 3. 4. 5.
Часть 3.
Изначально норманская теория излагается в трех сочинениях трех авторов. У Байера «О варягах»,
у Миллера – «Происхождение русского народа» и
у Шлёцера в «Несторе». Но только последнее из них получает в свое время большую огласность. Эту книгу читают, цитируют. Идеи принимают. О первых двух вспоминают редко. Это и понятно. Разница в позициях. У Шлёцера о происхождении русского народа и русского государства не говорится в таком уничижительно-оскорбительном тоне, как у первых двух его предшественников.
Он в свойственной ему манере — угождать и настаивать, отступать и нападать, заигрывать с оппонентом намеками — старается что-то вроде бы добросовестно показать, но убедить в обратном.
Так он пишет: «Я почти теряюсь в величии русской истории… Это история не какой-нибудь страны, а целой части света… Российская история бесконечно пространна… чрезвычайно важна… и очень верна».(1, с.51) И это наводит на мысль, будто Шлёцер хочет сказать: такая великая страна как Россия с ее огромными территориями, с многочисленными разноязычными племенами не могла не управляться самостоятельно. Глупо ни с того, ни с сего приглашать какого-то князя со стороны. Но в это же время Шлёцер отказывает племенам древней Руси в возможности торговать, воевать. Не могло быть, по его мнению, торговли у славян до прихода варягов. Не могло быть у славян и железа, так как не было оружейных мастеров.
Точно так же у Шлёцера получается и с изложением норманской теории. Он что-то признает в одном месте, но открещивается от этого в другом. Зачищая пресловутое норманское поле от идейных противников, актуализируя тему необходимости создания русской истории, он совершенно не обращает внимание на собственные противоречия, и, порой, откровенно лживые наговоры. В некоторых местах он сознательно повторяется, чтобы еще раз акцентировать внимание читателей на определенном суждении, обосновать необходимость поиска истины с его точки зрения, но, повторяясь, он добавляет какое-то новое положение, противоречащее предыдущему.
Выбрать из текста эти положения, обобщить и структурировать, является необходимым условием того, чтобы вычленить цепочку логических связей в изложении его теории возникновения государственности на Руси.
Первую мысль, какую красной нитью проводит Шлёцер через весь текст, это мысль о пользе отделки Несторовой летописи. Цель — исправить ее таким образом, чтобы «никто не мог более печатать, что Русь за долго до Рюрикова пришествия, называлась уже Русью». (1, с. 45) Или «издать очищенного Нестора, а не сводного». (1, с. 36) Или «подать» очищенного Нестора, с которого они, русские, потом и будут писать свою русскую историю.
Необходимость такой «отделки» обосновывает он в следующих тезисах: Русская история бесконечно пространна, но недостаточно описана; в России нет настоящих историков, а есть только псевдопатриотически настроенные. Они не могут написать что-либо полезного, т.к. не знают немецкого, французского, латинского языков. Главным и единственным источником по изучению истории древней Руси являются летописи. Не нумизматика, монеты, недавно обнаруженные в земле, ни другие артефакты, а только русские летописи. Они верны, точны, важны по своему влиянию. Но русские летописи нельзя назвать таковыми в общепринятом понимании этого слова. Это скорее временники. Если убрать из них рассказы о чудесах, легенды всякие, предания и проч., то остается простое изложение событий по годам, может быть не всегда точно указанным, потому что старик Нестор не мог знать точно, когда, например, был призван Рюрик. Главным вопросом во временнике Нестора является вопрос о происхождении русского народа, его имени и имени первого князя. Однако многочисленные переписчики, причем именно русские, внесли в летописи много вставок, уводящих от основного вопроса. Это породило много разночтений, «разнословий» в понимании смысла тех или иных частей текста. Задача его — Шлёцера — как настоящего отечественного историка, отыскать начало Руси, хотя слава эта уже принадлежит Байеру.
Гипотеза Шлёцера заключалась в том, что Русь — не Россия. Россиянами народ стал называться только при Иване IV. Изначально славяне жили в Западной Европе по берегам Вислы и Дуная на территории современной Моравии, Богемии, Польши. Принудили их к переселению волохи. Но волохи не германцы. Это итальянцы и румыны. В те же времена на севере современной России жили финны, а на юге и к востоку от Волги — летты. Славяне новый народ, вышедший из скифского и сарматского хаоса во второй половине VI в. (Правда, в другом месте Шлёцер заявляет, что ни к скифам, ни к сарматам, ни к роксоланам славяне вообще никакого отношения не имеют.) Но славяне, хоть как их не назови, уже в древнюю пору, признает Шлёцер, занимали огромную территорию от Волги до Вислы и от Черного моря до Балтийского. Отсюда и деление истории славян на древнюю, надо думать, общую для всех племен, и новую: южных славян (?), северных славян (Польша и Россия); северо-западных славян (Германия).
Ключевой вопрос временника Нестора заключается в формуле: «К Руси». Фразу: «К Руси, а не из Руси» Шлёцер выносит трижды в междустрочие с пробелами. И с этого места, как он пишет, в русских временниках начинаются «разнословия»: послали к каким варягам? кто послал? кто такие варяги? на каком они языке говорили? почему варяги — русь? Почему из Руси? Почему к Руси? Разные летописи (временники) трактуют по-своему. Это, по Шлёцеру, дело поздних русских переписчиков, стремящихся исправить Нестора из патриотических побуждений. Вот почему русские историки не могут написать правдивую историю своей страны: потому что «у них не было критически очищенного Нестора», – заключает Шлёцер.
Очистить - значит исключить из временника Нестора внесенные поздними переписчиками вставки. Но сначала надо ответить на эти поставленные вопросы и принять определенные условия. Свои условия Шлёцер выводит из следующей предпосылки: «Новые народы не родятся, как люди, порознь, один от другого, но, как в каменном царстве, происходят от наростов снаружи». (1, с. 292) Так и их названия происходят «снаружи». То, что «скандинавы, или норманны основали русскую державу, в этом никто не сомневается. Но почему народ назван руссами, а земля Русью? Произошло это от другого народа или принадлежало сей нации?» (там же) Ответ здесь может быть один: «первые настоящие руссы не были славяне». Но кто же были русы? Это были шведы. Но шведы никогда не называли себя русами, равно как суоми не называют себя финнами, валахи — румынами, германцы – немцами или алеманами. Новгородские и полоцкие славяне пришли из Дакии, жили по соседству, а где и вместе, с финнами. А сии финны давно знали шведов по морским их разбоям. Следственно славяне должны были называть шведов по-фински — роутси.
Доказательства: 1. сам Нестор выводил варягов из Скандинавии; 2. известие Бертинских летописей; 3. русские и славянские названия Днепровских порогов по К. Багрянородному.
Вывод: славяне приняли название Русь от своих завоевателей шведов.
Теперь от каких вставок, по Шлёцеру, русские временники надо очистить, чтобы они не мешали пониманию «истинной» русской истории. Назовем некоторые из их.
1. Слово «Русь» среди 16 племен колена Иафета.
2. Фраза «все языцы дань дают Руси».
3. Все записи о Гостомысле — князе новгородском, ставшим инициатором призвания князя со стороны.
4. О речке Русь.
5. О судоходстве морем и реками.
6. Сказание об апостоле Андрее Первозванном.
7. «Сказка» о начале г. Киева
8. Легенда о Радиме, Вятко и др.
9. О нравах и обычаях – «неважные прибавки».
10. Легенда об обоюдоостром мече.
11. Хронология от Михаила императора Византийского до Ярослава Мудрого.
12. Поход Аскольда и Дира на Царьград.
13. Рюрик от рода римского цесаря Августа и др.
_______________________
Часть 4.
Было бы наивным считать, что «отечественный» историк Шлёцер, мягко говоря, бросал камень в огород «природных» русских историков по недоразумению, обвиняя их в «неразумении» иностранных языков и оттого не способных читать литературу византийских и западноевропейских источников по древней истории в оригинале. По крайней мере, с одним из них, Михайло Васильевичем Ломоносовым, ему посчастливилось общаться лично и скорее всего на немецком языке. Но в том-то и дело, что, по мнению Шлёцера, Ломоносова уже все должны были забыть. Сочинения других отправить в макулатуру за не востребованностью. Кому важны их биографические данные? Но если он допускает откровенно провокационные выпады в одном случае, то в любом другом его доводы уже вызывают подозрение и требуют внимательного критического анализа.
Совсем не случайно русские летописи Шлёцер называет временниками. Ставя их в один ряд с европейскими анналами и хрониками, он лишает Нестора идейной подоплеки в освещении темы происхождения русского народа. Для Шлёцера первые листы древних рукописей до статьи о призвании варягов наполнены описанием никогда не существовавших событий, легенд, преданий не важных для русской истории. Летописям в целом не хватает «ученой обработки». Сами русские в этом не старались. Все 200 лет существования печатного дела в России печатались только церковные книги. Временники переписывались.
Отказывая Нестору в идейности в одной начальной части летописи, Шлёцер по ходу всего текста своего сочинения старается доказать: для Нестора нет ничего более важного как выяснение, откуда пошло название «Русская земля» и откуда был родом первый призванный князь Рюрик. Он финн или швед?
«Русские временники, – пишет Шлёцер,- имели одинаковую участь с азбуками и другими учеными книгами». (1, с. 236) Поэтому первые листы в них выдраны. Заглавия не сохранились. Позднее переделывались в подлинниках. Например, «летопись Софийская Новгородская, когда была у Татищева, главный лист был цел, а в мое время уже нет». (Там же) На пустые места записывались безрассудные заглавия типа: «От Ноя и его сыновей, как разделили Русскую землю», «От Аскольда и Дира до нашествия Батыя» и т. д. То есть, получается, для русских варяги и Рюрик не имели того большого значения, какое они имели для Шлёцера и норманистов. И выдраны первые листы не по причине изучения азбуки, а как раз, чтобы лишить летопись Нестора идейности.
Рюрик для русских историков, по убеждению Шлёцера, финн. Но ни один из русских историков Рюрика финном не называл. Для них он варягорусс, выходец с южных берегов Балтии, говорящий на русском языке. Однако для Шлёцера принципиальным является именно противопоставление Рюрик — швед (или немец) и Рюрик — финн, но не как Рюрик — швед (немец) и Рюрик — варягорусс.
Если исходить из его предположения о заселении Восточной Европы леттами и финнами, то следовало ожидать хотя бы пояснения, кого он имел в виду. Однако по поводу первых Шлёцер ничего конкретного не говорит. Возможно потому, что они его мало интересуют. А вот о финнах он пишет много и путанно. Приходится за него домысливать.
И так, почему же в шлёцеровском понимании русские должны были называть Рюрика финном, а не варягоруссом? Ответ кажется прост на первый взгляд. Славяне пришли на финские земли. А финны все те, что не славяне (и не летты). Племена ямь и емь это ингры — Ингерманландцы или ижорцы (от р. Ижора), но не финны. То есть финнами можно назвать и племена побережья Балтики: пруссов, вагров и проч.; и племена Поволжья: мордву, черемисов, чуваш, чье наречие схоже с финским, хоть и перемешалось с татарским. К финнам принадлежат и племена Предуралья — печора и пермь, и Зауралья — югра, все, кроме самобытного чудского племени эстов. Чудь вообще слово нарицательное, обозначающее — чужой, иностранный. Этим словом славяне называют всех чухонцев-аборигенов еще и сегодня в Западной Сибири (взято у Татищева — авт.). Отсюда можно сделать вывод: финны не имеют конкретного этнического лица — это все неславянские племена, кроме эстов, востока и севера Руси. Пусть их «наречие» перемешано, с татарским на Волге, с немецким на Балтике, и даже некоторые слова угров Зауралья можно найти в венгерском языке и оттого назвать их сходными, в любом случае финский язык от абстрактного финского племени является для них общим. Вывод: основным, определяющим признаком финского племени есть его отношение к славянскому племени. То есть финны все те, кто не славяне. Значит и русские историки, называя Рюрика варягоруссом, фактически должны были признавать его финном.
Принципиальным, по Шлёцеру, является поиск ответа на вопрос: составляют ли руссы особенный народ или они принадлежат к какому-то племени народов? То есть они – финны или они скандинавы, а именно шведы? Ответ: Русь — особенный народ — шведы. Шведы — они же варяги. Славяне — не особенный народ, состоящий из разных племен. Славяне приняли название Руси от завоевателей варягов, то бишь шведов.
Вроде бы все логично. Но слишком подозрительно. Не понятно какое финское племя называло шведов роутси, если племена ямь и емь это не финны? Почему роутси обязательно значит Русь? В примере новых заглавий, приведенных самим Шлёцером, не просматривается связи с темой происхождения названия Руси, и тем более с именем первого князя. В Степенных и прочих Царственных книгах, составленных во времена Ивана IV Васильевича, Рюрик упоминается вскользь, о происхождении названия Русь — ни слова.
Конечно, версия о Рюрике от рода Августов выглядит наивно и абсолютно не исторично. Но она оправдана, хотя бы потому, что так же мифологична, как и легенда о Рюрике. Она появилась в противовес норманской уже после того как в Европе стало распространяться печатное издание «Зиписок о Московии» Сигизмунда Герберштейна, швейцарского дипломата побывавшего в России в начале XVI в. А в нем, в частности, говорилось и о призвании варягов, и о завоевании Руси, и о первом князе из варягов. Вряд ли самостоятельно, скорее по поручению Ивана Грозного, митрополитом Макарием, и в этом Шлёцер прав, переписываются многие летописи. Они получают название Степенных, Царских, Лицевых, где вполне официально династия русских князей выводится «от Августов».
Вот это Шлёцер и называет бредом. С ним трудно не согласиться. С ним также можно согласиться и в том, что в летописях много вставок, что эти вставки пошли не только от митрополита Макария, но и от митрополита серба (или болгарина) по национальности Киприана «в 1400-х годах». А, если учитывать его пример с татищевской летописью, то можно заключить, что отдельные листы летописей переделывались и позже.
Шлёцер совершенно верно отмечает, что со статьей о призвании варягов в летописях начинается много разнословий. Шлёцер, надо отдать ему должное, излагает начальную часть летописания Нестора по одной ему известной Ипатьевской летописи, хотя имел возможность этого не делать. (С текстом Лаврентьевской летописи он знаком не был. А там содержание начальной части расписано более пространно. С нее и копировался Ипатьевский список.) Ведь во всех остальных первые листы отсутствовали. Исключение составляет Радзивиловская летопись, где вырван лишь лист с легендой об обоюдоостром мече и хронологией княжения от Олега до Ярослава без Рюрика.
Зато в тексте появляется легенда о призвании варягов. И «с сего места временники перестают согласовываться в главном содержании, и подделки становятся несносными». (1, с. 477). Суть подделок, по Шлёцеру, в происхождении Рюрика. В летописях он «выписывался» из рода римского императора Августа. Ну никак эти русские переписчики, заразившиеся баснями польского епископа Кадлубека, учеными враками исландских сказок, глупой модой германцев выводить свои знатные роды из Италии, не могли принять Рюрика от варягов — шведов.
На самом деле причина подделок совсем в другом: не в происхождении Рюрика, а в записях о нем в тексте летописи вообще. Ведь если исходить из ясно читаемой идеи Нестора, Рюрику места в летописи нет. И о нем древний русский автор ничего не говорит. «Несогласование в главном содержании» с 7 листа начинается в тот момент, когда оно вступает в противоречие с авторским замыслом.
Называя русские летописи временниками, Шлёцер не просто выхолащивает древнее литературно-историческое произведение от чудес, басней, сказок, преданий, но и отказывает Нестору в той самой идейности, какая предваряла его сочинение о народе со своими обычаями и законами — о русском народе! Это там, в странах Западной Европы, писали хроники, анналы типа Бертинских, Королевских и проч., с простым перечислением событий вперемежку с мифами вне связи с цельностью всей цепочки исторических известий. У Нестора такая идейность есть.
В первой части Несторовой летописи до статьи о призвании варягов авторский замысел угадывается в словах: «Мы же христиане… имеем единый закон, поскольку мы крестились во Христа и во Христа облеклись». Шлёцер их цитирует и только. А между тем, ради того, чтобы сказать эти слова, и задумывались все предания о нравах разных народов и племен, исповедующих неправильную веру. Здесь Нестор применяет обычный в теологии при написании житий святых угодников прием обретения веры: через отрицание, через испытание, через сравнение. Так он сравнивает обычаи русского народа с народами других стран, где, например, не моются в банях, едят хомяков и сусликов и все непотребное. Говорит о своих племенах Руси, где еще остаются обряды с умыканием невест, допускается неподобающее христианам сквернословие при снохах; убеждает: надо иметь единый и правильный закон и веру во Христа. Именно такую веру, пишет русский патриот XI в., русский народ принял от одного из апостолов Иисуса Христа и не спустя много веков, и не от кого-то, а при земной жизни Христа, и от его первого проповедника — Андрея, названного Первозванным, а потом и Просветителем всей земли Русской.
Понимал ли это Шлёцер? Конечно, понимал. Понимали это и те, кто нещадно вырывал первые листы из рукописных книг, и те, кто вписывал Рюрика в русскую историю, и те, кто, втаптывая русский народ в грязь, возвеличивал себя. Поэтому они так тщательно вымарывали слова Русь из текста. Или проще — вырывали листы. С тем, кто сомневался, обвиняли в псевдопатриотичности.
Не могло быть Руси среди 16 племен колена Афетова. Хотя в целом это же сказки и их нельзя рассматривать серьезно.
Не могли «иные языци дань давать Руси». Но почему не могли, если Русь — варяги? А потому, что Русь — не Русь не могла брать дань. Она только давала дань.
Не могла Русь получить свое название от речки Русь (или Рось). Речка маленькая, да и роутси ближе, хоть и за морем и их знать могли только какие-то финны.
Не могли Аскольд и Дир ходить на Царьград. Легенда об обоюдоостром мече — басня. У славян не было оружейных мастеров. Не могли же они, размахивая палками у стен Великого Города, заставить византийцев подписывать договор о дружбе? Значит, не ходили.
Не мог апостол Андрей Первозванный крестить русских, потому что не мог.
Не обязательно было говорить Нестору о нравах разных народов и их обычаях – «неважные прибавки».
Не писал Нестор Хронологии от Олега, первого князя русского, до Ярослава Мудрого, потому что он, Шлёцер, нашел ее только в Ипатьевской летописи, да и лист об этом из Радзивиловской выдран.
Ну и т. д.
Зато вкрапляли в текст варягов и Рюрика, а примерно с середины текста еще и рюриковичей.
Разве не выглядят нелепо слова, когда вроде бы и про Русь все сказано и про варягов? «И были у Олега варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся Русью. Тот Олег начал ставить города и установил дани славянам и кривичам, и мери, положил и для варягов давать дань от Новгорода по 300 гривен ежегодно ради сохранения мира, что и давалось варягам до самой смерти Ярослава». (2, с. 217) То есть, «ради сохранения мира», да и Русью чтобы прозваться новгородцы давали дань родным уже варягоруссошведам с 882 г. по 1054 г. (год смерти Ярослава Мудрого). А это почти 200 лет. Целое иго!
Или: «Однажды, уже после, сказали варяги Владимиру: «Это наш город, мы его (Киев) захватили, – хотим взять выкуп с горожан по две гривны с человека». И сказал им Владимир: «Подождите с месяц, пока соберут вам куны». И ждали они месяц, и не дал им Владимир выкупа, и сказали варяги: «Обманул нас, так отпусти в Греческую землю». Он же ответил им: «Идите». И выбрал из них мужей добрых, умных, и роздал им города; остальные же отправились в Царьград к грекам». (2, с. 254) Варяги какие-то уже чужие и не захватчики всей земли Русской, а вроде бы наемники. Но без них никуда: умных и добрых бережем, города раздаем. А между тем, в скандинавской саге «Об Эймунде» этот сюжет обыгрывается еще более предвзято. Там князь Владимир без своей скандинавской жены ни одного решения не принимает. Но и этого мало, чтобы опорочить князя русского: кроме своей жены, он во всем советуется и с норвежским конунгом Эймундом.
____________________
Часть 5.
В конце своей книги Шлёцер называет десять (кроме Миллера) фамилий людей, каждый из которых написал свою версию истории Российской полностью или частично, и опубликовал в России.
Это Татищев,
Ломоносов,
Эмин,
Хилков,
Щербатов,
Тредиаковский,
Болтин,
Фёлкнер, Яковкин, Шторх.
Издание книг первых пяти авторов, между прочим, пришлось на 1765 — 1770 гг., когда Шлёцер тоже пытался написать «свою» историю России. А еще он сообщает о переводных изданиях французов П.Ш. Лебека – «История России» и Н.Г. Леклерка «Естественная, нравственная, гражданская и политическая история древней и новой России». Но упускает из виду учебную литературу по истории Христиана Безака, Ивана Нехачина, самой Екатерины II, написавшей с помощниками А.А Барсовым и Х.И. Чеботаревым «Записки касательно русской истории». Он не упоминает И.Г. Штриттера и Ф.И. Янковича, издавшего на материалах последнего учебник «Краткой Российской истории» в 1799 г. Не затрагивает «Всеобщей истории Шреккова, вновь переведенной, переработанной и умноженной синхронистическими таблицами». (1801 г.) А в ней в частности говорится, что «славяне в IX в. положили основание Велико-Моравскому, Польскому, Российскому государствам». Предки россиян славне и чудь, побежденные внутренним расстройством, призвали себе князей из варягов руссов… Около начала X в. славянские и покоренные другие народы, состоящие под единодержавством русов, все стали называться руссами, а земля их Русью» (9, с. 43) Вывод один - официальная версия начала XIX в. о происхождении Рюрика склонялась в пользу варягорусса. А основателями Руси назывались славяне, но не шведы.
Такая активность по изданию исторических книг могла свидетельствовать лишь об одном: в обществе назрела потребность знать прошлое своей страны. И это не ограничивалось изданием учебников, кратких карманных справочников, обширных многотомных исторических сочинений. Наряду с ними печатались материалы летописей, вроде Радзивиловской, Никоновской, Архангелогородской, Новгородских и проч.; различных документов типа «Правды Ярослава»; древних литературных сочинений вроде «Слова о Полку Игореве» и проч. Эти книги продавались, дарились. У них был разный тираж. Одни расходились. Другие так и остались известными малому кругу знакомых и родственников. Но все равно они сохранялись в частных библиотеках. А те в свою очередь передавались по наследству. То есть, в любом случае, публике, сколько-нибудь интересующейся историей, можно было найти книгу на любой вкус и разных авторов. Ознакомиться необязательно с проблемными сторонами нашей истории, но хотя бы знать, что о ней кто-то, когда-то и что-то писал.
Но в то же время хочется задаться вопросом: как так случилось, что уже с первых лет XIX столетия кроме «Истории» Шреккова практически ни одна книга названных авторов не издается, и не переиздается? Из русских историков Карамзин называет только Татищева и Щербатов. Куда исчезла память об остальных? Как будто не было исторического спора Ломоносова с Миллером о происхождении имени русского народа?
Почему, созданная в 1837 г. под проект издания Полного Собрания Отечественных Летописей Археографическая Комиссия, даже не укажет на предыдущие печатные выпуски летописей? А объявит о передаче всех рукописных летописей, хранящихся в духовных и гражданских библиотеках так, как будто не было подобного указа Екатериной II в 1783 г.? Как будто до них никто и ничего из материалов древних манускриптов не издавал.
Почему «История государства Российского» Н.М. Карамзина, первые восемь томов которой появятся в свет в 1818 г, вызовет такой общественный интерес, какого не бывало ни к одному сочинителю русской истории прежде?
Почему при ссылке, причем дважды, на Шлёцера и Карамзина как на самых авторитетных ученых по истории Русского Отечества, редакторы Археографической Комиссии ударение делают на сроках написания «первобытного Временника Нестора», а не на «изменении слов, перестановки текста, неуместных вставках»? Не потому ли, что хотели сказать: «… сохранившийся в Лаврентьевской летописи (Временник Нестора) дошел до нас в том виде, в каком первоначально был составлен.» (12, с. 21)
Наконец, почему Рюрик из варягорусса, образ которого упорно создавался усилиями русских историков к концу XVIII в., в начале XIX вновь становится скандинавом — норманном, шведом, немцем? Какие тому объяснения? И есть ли они?
Объяснения есть. Их несколько и они объективного и несколько субъективного порядка.
К объективным следует отнести колоссальный сдвиг в русской словесности, случившийся на рубеже XVIII – XIX вв. Наряду с развитием типографского дела, стандартизацией шрифтов, ростом издаваемой печатной продукции формировались и новые стили выразительности языка в художественной, публицистической, научной литературе, в поэзии. Это не одномоментный акт. Формально он начался еще с введения Петром Великим гражданского шрифта в 1710 г. Но особенно проявился во второй половине XVIII в. под влиянием множества факторов, как то: проникновением неологизмов и заимствованием отдельных слов, понятий, оборотов речи, вызванных необходимостью освоения новых технологий в промышленности, торговле и проч. С трудностями передачи информации приходилось сталкиваться переводчикам текстов иностранной литературы, чем занималась Академия наук и не только. Новизной русской речи хотелось выделиться помещикам в общении со своими крестьянами, тогда как между собой они привыкли разговаривать исключительно на французском или немецком. Споры о правилах русской грамматики, стихосложении, чистоте русской речи начались еще в пору Ломоносова и Тредиаковского. Они велись и в среде филологов, и в среде историков. И здесь сложилось две тенденции. С одной стороны в переводной исторической литературе, а также вступительных частях своих произведений отечественной авторы стремились разговаривать с читателем на современном языке. Тогда как в тексте самой книги изложение материала велось в старославянском стиле. Это была своего рода дань исторической памяти: сохранить в первоначальном виде летописные источники. Пример тому перевод «Нестора» самого Шлёцера, сделанный в 1809 г. на современном русском языке и, скажем, «Подробная летопись от начала России до Полтавской баталии (1798-1799) И.Н. Болтина с сохранением архаизмов типа «привесть в порядок» или «О начале виликаго града Славенска».
Другой объективной причиной, которую следовало бы поставить на первое место, ситуация в оценке монархического строя в России, возникшая как следствие революции во Франции в 1789 г. Беспардонно публичная казнь короля Людовика XIV явилась не только шоком для всей Европы, но и ударом по сакральной составляющей казалось бы незыблемой верховной власти. Мода на декабризм, если и была долгой, но не востребованной. В обществе официальной идеологией утверждался лозунг «Православие, Самодержавие, Народность», где ключевым словом было самодержавие. А державность, монархия подразумевала крепкое начало. Кто такой Рюрик — варягорусс? Это очередной призванный князь из своих и только. А кто такой Рюрик — варяг — норманн — швед? Это уже завоеватель, основатель державной власти, монарх. И разве эта версия для идеологов монархии не предпочтительнее первой?
К субъективным причинам можно отнести напористость и безапелляционность Н.М. Карамзина и его приверженцев. В своем предисловии к «Истории государства Российского» он в источниках не упомянул никого, кроме Татищева и Шлёцера. Как будто кроме них никто историю России не писал. Он зачистил поле исторической науки от всего и от всех. Современник многих из перечисленного выше списка, он вычеркнул их из истории XVIII в. вместе с официальной версией становления русской государственности, посыл которой заключался в формуле «Рюрик — от Августов. Рюрик — варягорусс». Не должно быть сомнений и дискуссий о действительной интерпретации норманизма по Байеру «Рюрик — скандинав. Русь — от шведов». Пусть «муж ученый и славный Шлёцер» ошибается, разделяя нашу историю на пять главных периодов, но он прав, когда называет летоисчисление Нестора важнейшим. Мы «не можем ни решительно опровергнуть ни исправить его». (11, с. 72) Какая нужда печатать все летописи, на что когда-то указала Екатерина Великая? Печатать одну летопись в двадцати книжках? На это было истрачено немало денег. В десяти томах можно разместить все летописи от XI до XVII в. с использованием уже изданных Двинского, Соловецкого, Устюжского, Вятского и проч., «прибавляя» нужное.
Следуя предложениям Карамзина, достаточно было оставить только одну книгу по истории Российской империи — Н.М. Карамзина. В ней начало Руси представлено в очищенном от вставок, по Шлёцеру, виде. Да и обсуждать можно все, кроме самих крамольных мыслей о вставках. Ведь, там, где есть одни вставки, могут возникнуть предположения, что существуют и другие. А они более очевидны. Поэтому надо просто управлять предпочтениями.
В одном еврейском анекдоте продавец нахваливает свой товар:
- Покупайте маслята, маринованные в стеклянных банках. Свежие. Только привезли.
- Какие же это маслята? Это серушки.
- Знаете?! Проходите мимо.
Так и у Карамзина. Он взял понемногу от Ломоносова, от Татищева, от Щербатова и других историков XVIII в., в том числе и от Шлёцера, например, о «финнах вообще», или то, что летопись Нестора единственный, точный и непререкаемый источник по истории древней Руси. Его можно обсуждать, в чем-то критиковать, но никогда уже более не поднимать вопрос о вставках, так как это может возбудить интерес публики, привыкшей верить на слово, не разбирающейся в грибах, не различающей грани между норманизмом и антинорманизмом, то есть, не понимающей в каком месте над тобой смеются, а в каком боятся.
Комментарии (0)