"Инженером полка у нас был лейтенант Репнев - мастер своего дела и большой выдумщик. Он установил не только мины, но и управляемые фугасы и камнеметы (в земле выкапывалась конусообразная яма, в которую закладывался пороховой заряд, а сверху клался мешок камней).
Нам сказали, что что-то будет, и поставили задачу - не пропустить врага. Стрелять можно было только в случае атаки противника, а так имелся строжайший приказ не стрелять, чтобы не спровоцировать войну.
У нас даже такой случай был. Водитель приданного нам трактора "Комсомолец" Емельян Гнесин при чистке пулемета случайно дал очередь. Его взяли в особый отдел, как провокатора войны, но через некоторое время отпустили.
Мы его спрашиваем: "Ну, Емельян, как ты?" - "Приказали молчать". Вот такая хохма... И тут 22 июня - война! А у нас - тишина, ничего не происходит. Только в ночь на 1 июля началась артподготовка, продолжавшаяся часа два, после которой финны полезли на наш ДЗОТ.
Н.К. Шишкин. Сидит в центре.
Так вот, 22 июня мы по радио услышали, что началась война. В этот же день два наших истребителя сбили немецкий разведчик Ю-88, а на земле - тишина. Обстановку мы не знаем. Нам сказали: "Если начнется, стреляйте, отбивайтесь".
25 июня финны первый раз открыли по нам артиллерийский огонь, но в атаку не пошли. А часа в три ночи (какая там ночь, светло как днем!) на 1 июля началась артподготовка, которая продолжалась часа два. Весь лес горел! Лупят и по нашей точке. Грохот стоял страшный, камни раскалывались, разлетаясь в стороны.
Мы сидели в блиндажике для расчета, а пушка стояла на площадке, прикрытая бетонным бруствером. Наши в ответ стреляют. После артподготовки финны пошли в атаку сплошными цепями. Впереди нас, чуть левее и правее, находились два пулеметных ДОТа, которые могли вести фланкирующий огонь, а наше орудие их прикрывало, находясь на некотором удалении, в вершине условного треугольника.
Надо сказать, что перед пулеметными ДОТами, ближе к границе, был выставлен секрет. В тот день в нем дежурили сержант Сокус и рядовой Андриенко.
Все думали, что они погибли, поскольку по ним и своя, и их артиллерия била. Да и цепи атакующих через них шли. Но после боя они вернулись, да еще и несколько человек пленных пригнали. За этот бой сержант получил звание Героя Советского Союза, а рядовой был награжден Орденом Ленина.
Когда финны пошли в атаку, мы начали стрелять. Работали на коленях, чтобы не высовываться над орудийным щитком. Финны начали залезать на ДОТы. Стреляем картечью, а точнее - чем придется, поскольку времени выбирать снаряд нет.
Саша Кривцов, здоровый вятский грузчик, кидал пушку направо и налево, причем не раз бывало, что выстрел происходил в тот момент, когда он ее еще не успевал полностью опустить на землю! Мы уже без наводки стреляли, лишь бы снаряд летел в сторону противника. Зарядили орудие. Выстрел! А выстрела нет! Открываем замок, гильза выскакивает, а снаряд остался в канале ствола. А тут атака идет, пулеметные очереди. И тут Саша Кривцов решился на подвиг.
Кричит: "Ложись!" - и схватил банник. Мы, естественно, легли. В случае, если выстрела не произошло, положено снаряд аккуратно выбить полубанником, который толкает снаряд в плечи, не касаясь в взрывателя. Банник же плоский и ударяет прямо по взрывателю.
А где этот полубанник искать? Саша выскочил под пули и банником вытолкал снаряд, который, слава Богу, не взорвался. А Саша был награжден Орденом Красной Звезды.
Вообще, с наградами там такая история получилась. Я вместе с наводчиком и нашим командиром батареи был представлен к ордену Боевого Красного Знамени. Командир батареи его получил, а мы - нет. Наверно, представления наши затерялись. Ведь представление к ордену мог подписать только командарм.
А ребята, которых представили к ордену Красной Звезды и медалям "За отвагу", их получили, поскольку наградные листы могли подписывать командир полка и дивизии. Так что их уже недели через две наградили. А потом, когда уже прибыли в Ленинград, посмотрели - а у меня награды нет, ну и дали медаль "За отвагу".
Так вот, два часа шел бой, два раза финны атаковали. Им даже удалось приблизиться к моему орудию метров на двадцать, но мы выстояли, уложив порядка двухсот солдат и офицеров. К концу боя у меня осталось только шесть снарядов, был ранен подносчик Озеров. Короче говоря, когда все это кончилось, с орудия слезла краска, а у нас из ушей и носа шла кровь. Швеллеры, которыми был перекрыт наш ДЗОТ, гудели так, что мы совершенно оглохли. Потом уже выяснилось, что мы приняли на себя главной удар.
После этого боя весь расчет заменили, а нас отправили в госпиталь, где мы примерно неделю приходили в себя. У нас полопались барабанные перепонки, мы что-то говорили, а друг друга не слышали. В госпитале мы отдохнули неделю и вернулись на передовую. Огневая точка была разбита, маскировка вся слетела, камни раскололись и рассыпались. Мы сменили огневую позицию, сделав ДЗОТ немного в стороне, у поселка, замаскировав его под сарай. Вообще-то, позиции приходилось часто менять, практически после каждого боя.
Вот так мы и держались 164 дня. Нас завалили листовками, в которых говорилось: "Вы - герои, но ваше положение безвыходное, сдавайтесь". Белым-бело было от них. Но и мы их тоже заваливали таким добром.
Я помню, на одной из листовок был нарисован Маннергейм, лижущий щетинистую задницу Гитлера. Хохот стоял дикий! Музыку нам ставили - "Стеньку Разина", "Катюшу" и другие песни - но и воевать мы не забывали. Обстрелы были беспрерывные, а каждые две-три недели они повторяли попытки прорваться, но такая была оборона и такие люди ее держали, что не дали финнам продвинуться ни на шаг.
Уже под конец частенько давалась команда: "Замолчать". Мы не стреляем весь день, никто не ходит, создаем видимость эвакуации гарнизона. То, что она будет, никто не сомневался - мы были фактически отрезаны от основных сил.
Нам завезли лыжи. Это потом я уже выяснил, что у командования был план прорываться по берегу, но я не думаю, чтобы кто-либо смог выжить в этом походе. Пройти 400 километров через позиции финских войск было нереально.
Так вот, после такой паузы поступала команда открыть огонь и не жалеть снарядов. Мы и перепашем всю полосу в километре от переднего края. Потом опять ведем вялую перестрелку. Проходит пара недель, мы опять замолчим. Проходит день, мы опять врежем, опять все перепашем.
Первого декабря в полдень была дана команда прекратить огонь. Наш полк отходил последним. В 12 часов ночи нам было приказано оставить орудия, выбросить замки и пешком отходить. С собой катили только мое орудие, как героическую пушку, начавшую войну. Говорят, что сейчас она стоит в Ленинграде, в музее.
С Ханко нас эвакуировали морем. Наш корабль шел впереди каравана последних судов, покидавших полуостров. Мы видели, как подорвался дизельэлектроход "Сталин". Мне потом солдат из моего расчета, Ахмед Галлиев, который был ранен в обе руки, рассказывал, что началась паника, поднялась стрельба.
Он по вентиляционной трубе выбрался на палубу, а когда подошел тральщик, то он, закрыв глаза - лететь-то надо было метров десять - прыгнул на его палубу. Потерял сознание, а очнулся, когда его несли в госпиталь. Но через пару недель он уже вернулся к нам в полк.
На базе нашей бригады была сформирована 136-я стрелковая, впоследствии – 63-я гвардейская стрелковая дивизия, командовать, которой назначили полковника Симоняка. Этот был грамотный командир с большим опытом и практикой, умевший готовить войска, выдвигать толковых командиров." - из воспоминаний Н.К. Шишкина. Участник Финской и Великой Отечественной войн. За время боевых действий и в послевоенные годы награжден девятью орденами, двумя медалями "За отвагу".
Выберете причину обращения:
Укажите ваш емейл:
Такого емейла у нас нет.
Проверьте ваш емейл:
Почему-то мы не можем найти ваши данные. Напишите, пожалуйста, в специальный раздел обратной связи: Не смогли найти емейл. Наш менеджер разберется в сложившейся ситуации.
Ваши данные удалены
Просим прощения за доставленные неудобства
Комментарии (0)