ЗАГАДКИ ДРЕВНЕЙ РУСИ
А. Романченко
по научно популярной книге авторов: А.А.Бычков, А.Ю.Низовский,
П.Ю. Черносвитов
ЕЩЁ РАЗ О ПАМЯТИ НАРОДНОЙ
Так что наш «Иоаким» не одинок. И в том, что углубляет историю славян в бронзовый век, и в том, что привязывает ее к истории скифов, о древности которых он знает из античных источников, и в том, что соединяет ее с Александром Македонским,
делая славянских князей чуть ли не равными партнерами величайшего завоевателя античности и приобщая их тем самым к его славе. И с вандалами славян он тоже роднит не зря: они тоже прославились как блестящие завоеватели. Да и вообще с ними все не просто. Кое-кто из позднесредневековых историков уверен, что вандалы — славяне, а не германцы, или «онемеченные» венеды — венды. Вспомните приведенную выше цитату из Татищева, который, в свою очередь, цитирует Лак-цения.
Так же считал Мауро Орбини, ссылаясь при этом на более ранних авторов.
Он приводил даже вандало-славянский словарь, из которого следует, что вандалы говорили на славянском языке. И вообще этот автор, живший в конце XVI — начале XVII века, был, наверное, первый в истории «панславист», утверждавший — опять-таки, с ссылкой на многочисленных авторов — что славяне — это и готы, и геты, и вандалы, и иллирики, и аланы, и сарматы, и скифы, и авары, и вообще все те, кто в разные периоды истории прославились своей воинственностью и покорили множество стран и народов.
Его работа — грандиозная компиляция источников и не менее грандиозная спекуляция на тему о славе и величии славян [Орбини, 1722]. В этом, пожалуй, никто из известных сегодня средневековых «донаучных» историков его не «превзошел».
Заметим попутно, что в наше сугубо научное время снова появляются авторы, считающие себя учеными-историками и строящие при этом якобы научные «Истории» чего угодно, в том числе Руси и славян, на фоне «исторических» построений которых Мауро Орбини — любимый их предшественник — смотрится просто наивным мальчишкой. Но на эту тему стоит поговорить отдельно.
Итак, возвращаясь к «Иоакиму», хотелось бы понять: что дало ему, как и многим-многим другим, моральное право на такие беззастенчивые спекуляции? Или он совсем не понимал, что делает? Думается, что это не совсем так. В какой-то былинной ли, сказительской ли среде на Руси в его время ходили, возможно, какие-то сюжеты — почти мифологические, мифо-эпические — еще не стертые христианством до конца. Мы видим слабый их отголосок в знаменитом «Слове о полку Игореве»,
в словах о «диве», о «временах трояновых», о «готских девах», вспоминающих «время бусово». Нам это почти ни о чем не говорит — уж слишком все отрывочно,
да и поминается мимоходом, как намек на то, что знает современный автор у «Слова» слушатель. Но, значит, слушатель даже XII века что-то такое знал, о чем мы не имеем ни малейшего представления!
«Иоаким» же — тот автор, который составлял эту компиляцию — мог иметь в своем распоряжении и более древние источники. Может быть, Тогда древних эпических сюжетов в народе бродило неизмеримо больше, чем мы сейчас можем себе представить? И именно из них он почерпнул нечто, уходящее в мифо-эпическое время если и не индоевропейского единства, то, по крайней мере, арийского — ирано-славяно-балто-германского? А уж потом попытался все это связать с известной ему античной литературой?
И так поступал не он один. Чуть ли не все летописцы, и не только русские, начинали свои летописи или биографий знаменитых людей древности от Адама, или Ноя, или его детей, или от Вавилонского столпотворения. Ведь Нестор, признанный автор-составитель «Повести временных лет», к которому у нас принято относиться очень серьезно, делал то же самое.
Уже более 900 лет россияне черпают сведения о своей истории из знаменитой “Повести временных лет”, точная дата написания которой до сих пор неизвестна. Немало споров вызывает и вопрос об авторстве этого труда.
Несколько слов о мифах и об исторических фактах Научные постулаты с течением времени нередко подвергаются изменениям, но если в области физики, химии, биологии или астрономии подобные научные революции основаны на выявлении новых фактов, то история не раз переписывалась в угоду властям или согласно господствующей идеологии. К счастью, современный человек имеет массу возможностей самостоятельно находить и сопоставлять факты, касающиеся событий, произошедших много веков и даже тысячелетий назад, а также знакомиться с точкой зрения ученых, не придерживающихся традиционных взглядов. Все сказанное применимо и к такому важному для понимания истории России документу как “Повесть временных лет”, год создания и авторство которой в последнее время подвергаются сомнению некоторыми членами научного сообщества.
“Повесть временных лет”: авторство Из самой “Повести временных лет” о ее создателе можно узнать только то, что в конце XI века он жил в Печорском монастыре. В частности, там есть запись о нападении половцев на эту обитель в 1096 году, чему был очевидцем сам летописец. Кроме того, в документе упоминается о смерти старца Яна, который помогал написанию исторического труда, и указывается, что смерть этого монаха произошла в 1106 году, а значит, на тот момент человек, сделавший запись, был жив. - Читайте подробнее на FB.ru:
Но современные историки считают, что они могут отделить легендарную часть его труда от собственно исторической. А всегда ли это можно сделать безошибочно?
Взять хотя бы уже приведенное нами его перечисление народов «Иафетова колена». Еще раз процитируем:
«…По этому же морю сидят варяги: отсюда к востоку до предела Симова, по тому же морю сидят и к западу до земли Английской и до Волошской. Иафетово колено также: варяги, свей, урмане, готы, русь, англы, галичане, волхва, римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и прочие, ти же сидят от запада до юга и соседят с племенем Хамовым…»
«…Когда же волохи напали на словен дунайских, и сели среди них и насилие творили им, словене эти пришли, сев на Висле, и прозвались ляхи, а от тех ляхов прозвались поляне, другие ляхи — лютичи, иные — мазовшане, иные — поморяне».
Мы уже обращали внимание читателя на присутствие в этом спискеготовв одном ряду с другими народами и говорили о том, что для времен автора «Повести временных лет» это — явный анахронизм, лет этак на 500, даже если говорить не о его собственном времени, а о том, в которое он помещает «призвание варягов». Но это не единственный анахронизм, сеть и другие. Кто такие «галичане, волхва»? В. Я. Петрухин и Д. С. Раевский считают, что галичане — это кельты испанской Галиции, а волхва,
или волохи — это франки [Петрухин, Раевский, 1998, с. 232].
С определением галичан все верно: это одно из самых распространенных племенных наименований на кельтских территориях с древности — галлы, гэлы. Топонимы, связанные с этим этнонимом, «оконтуривают» все бывшие кельтские земли: от Галиции в Испании до Галиции в Польше. Но и волохи в славянских и германских (велхи — в скандинавских) языках тоже кельты! И тоже понятно — почему. Это распространенный кельтский этноним — валлийцы, валлоны — на материке, вэлы (уэльсцы) — на Британских островах. Именно с этим именем они вошли в некоторые скандинавские саги и в «Эдду». Так что в «Повести временных лет» они в космографическом списке стоят на своем «законном» месте, рядом с галичанами и до римлян.
Очень важно, что именно «до» римлян и отдельно от них. Ибо цитируемые нами выше историки утверждают, что, согласно средневековой европейской письменной традиции, волхвы-волохи-влахи если и кельты, то романизированные, или просто итальянцы, или даже романизированные балканцы — румыны. Тогда на каком основании названные авторы утверждают, что волхва, волохи — франки? Тем более что они сами говорят, что корлязи — это Каролинги, то есть опять-таки — франкская держава! А на том основании, что далее летописец говорит: «Когда же волохи напали на словен дунайских, и сели среди них и насилие творили им, словене эти пришли, сев на Висле, и прозвались ляхи».
Так вот, В. Я. Петрухин и Д. С. Раевский считают, что речь здесь идет о разгроме Карлом Великим Аварского каганата на Среднем Дунае в конце VIII века,
Карл Великий
основным этническим населением которого были дунайские славяне. Но дело в том, что славянам-то это пошло только на пользу. В «Повести временных лет» с явным злорадством говорится о том, что обры (авары) в конце концов погибли, и следа от них не осталось. Франки не «сели» среди славян на Дунае, последние стали населением лишь зависимой от империи Паннонской приграничной маркой, в которую входила, по-видимому, и упомянутая выше Русская марка. Не вошли в империю и земли западных славян. К тому же летописец прямо называет своим именем римлян
наряду с корлязями.
Так что нет у нас причин считать, что упомянутые в «Повести временных лет» волохи — это франки.
Ну а кто же они тогда? Да все те же кельты, скорее всего. Но, чтобы согласиться с этим, надо представить себе, что в этой части «Повести временных лет» описаны события последних веков до Рождества Христова. И придунайские славяне здесь — известные
именно в то время венеды,то ли самые ранние славяне — праславяне, то ли поздние
иллирийцы, то ли на самом деле это одно и то же, о чем мы говорили в предыдущей главе. И тогда же мы говорили о том, что в это же время, судя по археологическим данным, начиналась бурная экспансия кельтов на восток (эпоха распространения латенской
археологической культуры). Они занимали и Средний Дунай, и земли севернее Карпат, участвуя в сложении пшеворской культуры, которая, как читатель помнит, многими считается раннеславянской. И тогда же происходил отток населения из этих мест на восток, в Побужье, Поднестровье и даже Поднепровье (распространение зарубинецкой культуры). В общем, все прекрасно увязывается с текстом «Повести временных лет»! «Сели» волохи на Дунае, и начали творить насилие над словенами, а те и подались на восток, на Вислу. Да и вообще понятие «волох», «волхв», известно на Руси очень широко. И это неудивительно: из археологии мы знаем, что отдельные группы кельтов еще на рубеже эр проникали прошли угры черные мимо Киева, уже после — при Олеге» — говорит о том, что черных угров
Если самоназвание венгров мадьяры, то другим народам они были известны как венгры или угры. В русских летописях упоминаются угры черные (мадьяры) и угры белые (либо хазары, либо гунны) из древней формы мн. ч. gre (gi>re). В свою очередь, славянское слово восходит к булгарско-тюркскому названию союза племен onogur (on «десять» + ogur «стрела» как название племени; слово ogur или oguz может выступать в качестве этнонима и самостоятельно). И. Мелих Melich, полагает, что в IV—VI вв. венгры жили на Кубани.
Они были соседями и союзниками племени, имя которого оногурн, изменившееся на булгары, осталось в употреблении у антов и было перенесено ими на хазар и венгров, живших на территории оногуров. От искаженного славянами названия O&npoi возник византийский топоним область между Днестром Дунаем и Черным морем. Бессарабия. Позже она называлась тур-ками Bugak, а турецкое слово bu£ak значит «угол». Таким обраэом, нет сомнений в том, что визант. возникло из славянской формы gglb «угол» (ср. наименование восточнославянского племени уличи иэ угличи). Латинское название венгров hungarus (ед. ч.), с вставным начальным h, отсюда западноевропейские названия венгров: англ. Hungarian, франц. Hongrois. Что же касается современного русского названия венгры (Венгрия), то оно пришло к нам через посредство польского явыка: польск. wggier «венгр», Wggry «Венгрия».
летописец знает, и даже знает, когда они пришли — в IX веке.
Наконец, тот приведенный нами текст, в котором говорится, что «угри прогнаша волъхи, и наследиша землю ту, и седоша с словены, покоривши я под ся, и оттоле прозвася земля Угорьска», относится к другой идее летописи, которая объясняет, почему та или иная земля называется тем или иным именем. И каких именно угров в данном случае имел в виду летописец — совсем неясно. В результате, как может убедиться читатель, нельзя однозначно расставить во времени все упомянутые в летописи события, и не только те, о которых мы только что говорили, но и многие другие, особенно в той части летописи, которая повествует о временах легендарных. Именно это обстоятельство доставляет массу хлопот исследователям, в том числе и в вопросе отождествления летописных этнонимов с известными из других источников народами.
Так вот, если в первой из приведенных здесь цитат летописец действительно говорит о самой ранней, эпической части истории славян, то тогда волохи — это кельты. Если считать, что, говоря о том, что угры изгнали волохов и сели на славянские земли, он имел в виду «белых угров», то тогда волохи — ромеи-византийцы, поскольку никаких кельтов к этому времени в Паннонии уже не было,
а франков еще не было. Если же он подразумевал «черных угров», то тогда волохи — действительно франки. И это самый странный вариант рассуждений, поскольку Нестор называет их при перечислении потомков Иафета «корлязи» и, кроме того, знает еще и немцев, и фрягов — то есть все известные в истории этнонимы, которые в разное время отождествлялись с франкской державой.
Но не только все эти соображения мешают нам считать несторовских волохов кельтами. Это — лишь первое обстоятельство. Второе, психологически более глубокое, заключается в том, что мы не представляем себе, как глубоко может уходить в прошедшее время память «бесписьменного» народа. Мы не знаем, где кончается собственно история и начинается эпос и где эпос переходит в чистый миф. Эта загадка касается, естественно, не только славянской, но и истории любого другого народа мира.
Между тем практически любая народная традиция — там, где она зафиксирована документально — дает эту «схему строения» народной памяти. Двигаясь по истории назад, мы как-то плавно и незаметно погружаемся в эпическое время, где действующие лица укрупняются, превращаются в великих героев или мудрецов. Именно в эти времена начинают складываться народы — потомки или соратники героев-родоначальников, всех этих Эллинов,
Пеласгов, Чехов, Лехов, Вандалов, Русов, Одинов, Гэсэров и прочих — несть им числа. Но и эпические времена — не конец истории, поскольку они также плавно переходят во времена мифические, и никаких жестких границ между ними нет. В эти времена главные фигуры повествований укрупняются до космических, вселенских масштабов, превращаясь в богов. Их деяния — это уже борьба за власть над миром, попытка установить в нем некий свой порядок. И это уже понятный людям порядок, ибо все, что было до него — хаос, то есть то, что людям непонятно и потому враждебно. Самые же ранние из великих эпических героев действуют на фоне деяний богов, и иногда прямо в них участвуют, поэтому и невозможно провести четкую границу между мифическим временем и эпическим, равно как, впрочем, между эпическим и историческим.
Приходится признать, что за такой «конструкцией» истории стоит «конструкция» человеческого мышления. С течением тысячелетий человечество копит свой опыт, опыт своей коллективной жизни, и обобщает его. И это правильно: в конце концов, человеческое мышление — это инструмент выживания в мире, и, чтобы этот инструмент «работал», нужно, чтобы у него была своя «модель мира». Вот эта модель и строится, корректируется из века в век. И самые ранние, древние времена коллективной жизни, обобщаясь коллективной же памятью, проецируются уже на строение Вселенной, всего мира. Обобщенные фигуры древних времен, сливаясь во тьме веков в одну или несколько наиболее ярких,типичных.,или, как говорил Карл Г. Юнг, архетипических, превращаются в могучие силы мира — в богов, а собственная древнейшая история — в миф о становлении мира, в космогонию. Короче, это, как сказали бы философы, путь от конкретного к абстрактному.Да иначе и быть не может: человек — плоть от плоти мира живого на Земле, и у него за спиной ничего нет, кроме опыта собственной многотысячелетней жизни. Где же ему взять другую «модель мира», как не из этого опыта!
Но историкам-то от этого не легче, вот в чем беда! Они как раньше не знали, так и сейчас не знают, где нужно проводить грань между собственно историческим и эпическим временем в сказаниях, донесенных до ранних летописцев народной памятью. Хотя, конечно, некоторый прогресс в самой исторической мысли наблюдается.
Если, скажем, Геродот (V век до н. э.) мог еще обсуждать
с египетскими жрецами (с изрядной долей скепсиса, впрочем)
Бронзовая статуэтка жреца в леопардовой шкуре. VI век до н. э. Эфесский музей
вопрос о том, как давно правление страной в Греции или в Египте перешло от богов к первым великим людям, то уже Тациту или Плинию Старшему (I–II века н. э.) такое и в голову бы не пришло.
А уж Аммиану Марцеллину (IV век н. э.) или Иордану (VI в.) и подавно.
Правда, средневековые летописцы века до XIV традиционно начинали свои повествования от библейских персонажей и сюжетов типа Вавилонского столпотворения и многие исторические события объясняли проявлением воли Божьей, но все-таки это были люди духовного звания — им можно простить такой подход. Однако века с XVI эта тенденция исчезает, и ход истории начинают описывать как ряд естественно протекающих процессов. Но от эпических персонажей в качестве главных действующих лиц отказываться еще не желают! Они исчезают только в конце XVIII — начале XIX века, да и то не у всех историков.
И это понятно. Хотя история и становится все более рациональной наукой, историки как XVIII, так и XX века не знают, на какой исторической глубине человеческая память собственную историю превращает в эпос! Живой, хрестоматийный, можно сказать, пример — знаменитый Троянский цикл. Археологи считают, что троянская война, окончившаяся разрушением Трои, действительно была, и се время — 1200—1100-е годы до н. э. Считается также,
что Гомер жил веке в VIII до н. э.,
и не позже чем веке в VII, то есть лет через сто,
его «Илиада» и «Одиссея» были записаны.
Стало быть, лет 500–600 люди события такого масштаба помнят, точнее, тогда помнили. Но ведь Троянский цикл — чистейшей воды эпос, прямо переходящий в миф! Что в нем исторического, кроме самого факта падения Трои? Да и одна ли эпопея в нем описана? Некоторые историки уже задавались вопросами: почему Троя называется то Троей, то Илионом? Почему осаждающие ее греки именуются то ахейцами, то аргивянами, то данайцами? Может быть, гомеровская эпопея — результат слияния в народной памяти как минимум двух балкано-малоазийских войн? Никакого аргументированного ответа на этот вопрос нет.
Ну а греческие этногенетические мифы? Скажем, Пеласг, прародитель пеласгов —
древнейшего населения Греции, рожден самой землей, согласно ранней версии в греческой мифологи[Мифы народов мира,т. 2, с. 297]. Говорит ли это нам о чем-нибудь? Конечно! Это мифическое подтверждение того, что народ с таким именем был аборигенным для индоевропейских пришельцев-прагреков. А Эллин, сын Дсвкалиона и Пирры, внук Прометея, отец Эола, Дора и Ксуфа, мифических родоначальников главных греческих племен [то же, т. 2, с. 660]. О чем это говорит? Да о том, что греки помнили свое происхождение от единых предков.
А если вспомнить, что Девкалион и Пирра — единственные люди, пережившие потоп,
и что греческий миф о потопе в главной сюжетной линии повторяет библейский миф о потопе, который, в свою очередь, является вариантом древнего шумерского мифа [то же, т. 2, с. 325], то начинаешь думать о справедливости гипотезы, согласно которой индоевропейская прародина находилась на Ближнем Востоке (см. главу 1).
К тому же можно вспомнить миф о Кадме, основателе города Фивы в Беотии,
который попал на Балканы из Финикии [то же, т. 1, с. 607]. Или Даная, брата Египта, с его дочерьми — Данаидами, бежавшими на Балканы, в Аргос, от домогательств сыновей Египта [то же, т. 1, с. 349]. Понятно, что, как и все мифы такого рода, они содержат информацию оглавныхсобытиях своего народа, обличенную в сколь угодно замысловатую форму. И в данном конкретном случае можно говорить о достаточных мифологических (фольклорных) основаниях для предположения о приходе прагреческого этноса на Балканы с территории Ближнего Востока.
Так насколько древние события способна удержать народная память, пусть и в абсолютно мифической форме? Не будем увязать в вопросе о древности мифа о потопе. Этот миф в самых различных формах — из которых, впрочем, многие повторяются в разных частях света — известен огромному количеству народов мира, как в Старом, так и в Новом Свете [Фрэзер, 1989, с. 67—170]. на всякий случай напомним, что, раскопки в Месопотамии показали, что на раннешумерийской стадии развития культуры (примерно в начале IV тысячелетия до н. э.) там действительно был грандиозный потоп, возможно, даже не один. Затопленная при этом площадь, по подсчетам археологов, составляла примерно 500 × 150 километров [Амальрик, Монгайт, 1966, с. 70–71]. И то, что у греков сохранился ближневосточный вариант этого мира, говорит лишь о каких-то древних контактах прагреческого этноса с ближневосточной семитической средой, где этот миф — свой «собственный». Сами же греческие этногенетические мифы сообщают о том, что греки «помнят себя» со времени прихода на Балканы. Остается выяснить, когда это было.
На этот вопрос помогает ответить археология. С XIX века ведутся раскопки на Балканах, в Малой Азии, на островах Средиземноморья. Публикации о результатах этих раскопках составляют библиотеки, и нам нет смысла на них останавливаться. К нашей теме относятся раскопки тех городов, с которыми связаны события и действующие лица, известные из греческой мифологии. Это — все та же Троя,
руины Трои; рисунок
критские Фест и Кносс,
Воссозданные Эвансом из руин фрагменты Кносского дворца
где правил знаменитый царь Минос,
фрагмент of Last Judgmentː Minos at the entrance of hell
Микены,
The Lion Gate at .
где правил не менее знаменитый Агамемнон,
и многие другие города. Так вот, археологические исследования показывают, что так называемая крито-микенская культура, ко времени которой можно отнести главные события греческой мифологии, существовала примерно с 3000 по 1100 год до н. э. Ее конец связывают с периодом нашествия на Балканы новой волны мигрантов — дорийских племен [Блаватская, 1976].
Но ведь вот что для нас особенно интересно: до нас-то греческие мифо-эпические произведения дошли именно из культуры поздней, дорийской! А она, как мы говорили выше, «научилась писать» примерно в VII веке. И записывала она не только и не столько собственные, дорийские мифы, сколько мифы предыдущего этнического поколения — ахейского. И если считать, что ахейские этногенетические мифы, «помнящие» их приход на Балканы — об Эллине, о Данае, о Кадме и ряде других — связаны с началом крито-микенской культуры, то получается, что народная память способна хранить события более чем двухтысячелетней давности, что, прямо скажем, немало. А в эпос, как мы уже отмечали, начинают превращаться события уже 500—600-летней давности!
Такую скорость мифологизации исторических событий можно списать на архаичность мышления людей трехтысячелетней давности. Но рассмотрим мифо-эпическое наследие германских народов, особенно хорошо сохранившееся в письменных памятниках скандинавских стран. Древнейший из сохранившихся памятников — так называемая «Старшая Эдда» — собрание мифических и эпических текстов
германцев. Как утверждают исследователи, если откинуть собственно мифологическую ее часть, то эпическая — героическая — часть этого собрания имеет под собой реальную историческую основу и, что самое интересное, восходит ко временам не древнее, чем первые века нашей эры! А наиболее достоверная часть эпоса описывает времена Великого переселения народов и столкновения германских племен с гуннами. Поскольку считается, что главные события своей истории в сравнительно достоверном Изложении как минимум лет 500–600. А события большей давности из эпических начинают превращаться в почти мифические, то есть в дела героев начинают вмешиваться боги, да и сами герои тысячелетней давности рассматриваются уже как дети богов. Похоже, что средневековые германцы недалеко ушли по стилю мышления от древних греков!
Ну а как к этому народному наследию относятся сами средневековые историки германских народов — современники наших летописцев? Наиболее известный и яркий из них — исландец Снорри Стурлуссон, живший в XII–XIII веках.
Portrett av Snorre Sturlasson
Он автор «Младшей Эдды» и
«Круга земного».
Собственно, историческим произведением можно считать это последнее, так как в нем излагается история Норвегии «с самого начала» и примерно до его времени. Так что, это не летопись, а именно «История», сопоставимая с первой частью нссторовской «Повести временных лет».
Так вот, свою историю Снорри начинает тоже с мифических времен. Для него это не библейская мифология, хотя он и христианин. Но он без особых сомнений предполагает, что боги германцев — Асы и Ваны, и история их войны и захвата власти в мире — это искаженная передача очень древних, но реальных исторических событий, касающихся предков германских, точнее, скандинавских народов. И именно так, вполне «приземленно»,
он излагает историю «народа Асов», жившего когда-то за Доном, на востоке, и
долго воевавшего с «народом Ванов», жившего западнее Дона.
Фрейр
В конце концов, воевать им надоело, они помирились и обменялись заложниками. А некоторое время спустя часть Асов во главе с их великим вождем, могучим магом и чародеем Одином, переселилась со старой родины на юг Скандинавии. Все главные вожди этого народа — позже обожествленные народной памятью — в конце концов, умерли, но народом стали править их потомки, считавшиеся родоначальниками нескольких династий скандинавских конунгов. И что особенно интересно: сохранились списки конунгов, начинающиеся от Одина и Фрейра, родоначальников разных династий, и — через тридцать поколений — до конунгов X века!
Ну, и чем такая история хуже разных славянских, ведущих свое начало от Чеха, Леха, Руса, Вандала и прочих? Пожалуй, она даже лучше, поскольку Снорри, в отличие от средневековых авторов славянских «Историй», не придумывает имен родоначальников германских народов в духе «народной этимологии», а просто рационализирует германский мифологический цикл, выбрасывая из него почти все (но не все!) сверхъестественное и приводя все события древнейшей истории в соответствие с известной ему географией. Правда, тут возникает замечательная, волнующая загадка: что заставляет его выводить германских обожествленных предводителей именно из задонских степей? Ведь это же — прямое попадание в «десятку»: предки германцев, как и все индоевропейцы, кроме наиболее давно отколовшихся, действительно пришли в Европу из евразийских степей в начале эпохи бронзы, о чем мы говорили в предыдущей главе.
Спрашивается, Снорри Стурлуссон сам до этого додумался? Или он это вынес из каких-то мифических источников, которые до нас не дошли? Ни в «Старшей Эдде», ни в «Младшей» — его же собственном произведении — такого сюжета нет. Так откуда это взялось? Или они где-то были, и это чистая случайность, что до нас они не дошли: «Старшая Эдда», как известно, памятник далеко не полный. А если это действительно так, то, спрашивается, какова же истинная глубина народной памяти? Тут ведь речь должна идти о добрых трех тысячах лет!
Для полноты картины стоит упомянуть, что в «Младшей Эдде» представлен иной вариант этой же истории, причем весьма замысловатый. Там Асы под руководством Одина выходят из Трои, которая объявляется старейшим городом мира и вообще центром всех земель — Европы, Азии и Африки — а заодно и прародительницей всей мировой цивилизации. Асы здесь — мудрейшие из людей, которым при их движении на север сами покоряются все народы, а они несут им мир и благоденствие. Однако через какое-то время один из прямых потомков Асов — конунг Швеции Гюльви — решает выяснить, на чем зиждется могущество Асов на земле: может быть, на покровительстве богов, которым они поклоняются? И он тайно отправляется в Асгард (жилище Асов), чтобы разобраться в этом вопросе. Однако по дороге Асы насылают на него видение своих чертогов, в которые он якобы попадает и где видит их, восседающими на тронах. Он задает им вопросы, в ответах на которые излагается, по существу, вся основа германской мифической картины мира, известная отчасти и по «Старшей Эдде». В итоге Гюльви снова оказывается в чистом поле и возвращается в свое государство, где и рассказывает людям эту мифическую историю.
Но самый интересный пассаж Снорри заключается в последних словах истории: после ухода Гюльви Асы спешно решают, что же делать со всем тем, что они ему нагородили? И делают следующее [Стурлуссон, 1970, с. 96]:
«…и дали они те самые имена, что там упоминались (в историях, рассказанных Гюльви. — Прим. авт.), людям и разным местностям, что там были, с тем, чтобы по прошествии долгого времени никто не сомневался, что те, о ком было рассказано, и те, кто носил эти имена, это одни и те же Асы. Было тогда дано имя Тору, и это Аса-Тор Старый».
Воистину, замечательная трактовка того,что есть мифология! Это то, что людям рассказывают о себе их обожествленные предки, — которые, по-видимому, не боги, но бессмертны и доступны некоторым из своих потомков! Они сами придумывают свою «праисторию», причем — истинно божественную, в которой они — творцы мира (!). А чтобы люди в ней не сомневались, тут же начинают эту выдумку «реализовывать на местности» в виде соответствующих топонимов и собственных имен. Похоже, что ничего подобного до Снорри Стурлуссона никто не придумал!
А может быть, не стоит уходить в такие глубины истории и искать пути и причины ее мифологизации человеческим мышлением? Может быть, все гораздо ближе по времени? История знает степной индоевропейский народ с именем Асы.
Это — аланское племя, жившее в степях и в позднем средневековье, хорошо известное на Руси под именем ясы.Русь даже воевала с ними время от времени. Так, может быть, речь идет именно о них? И их войны с Ванами — это войны степняков с оседлыми венедами-славянами? Ведь не зря финны и эстонцы еще в наше время зовут русских Vana. И именно с ними воевали степняки-кочевники — скифы, сарматы, аланы — еще в первых веках до нашей эры. Правда, ясы — иранцы, а не германцы. И ни история, ни археология не имеют данных о том, что где-нибудь на рубеже эр какой-либо народ из степного пояса проникал в район Прибалтики, и уж подавно — в Скандинавию.
Однако есть странные археологические параллели между германцами — готами, принесшими с севера в ареал пшеворской и Черняховской культур вельбарскую культуру, и иранской (скифо-сармато-аланской) культурой того же времени. Она, как читатель, может быть, помнит из предыдущей главы, тоже внесла свой немалый вклад в Черняховскую культуру II–IV веков н. э. Так вот, В. В. Седов отмечает, что скифо-сарматская составляющая Черняховской культуры выражается, помимо прочего, в том, что погребальный обряд у этих иранцев — трупоположение с северной ориентировкой покойников, а не трупосожжение, как у пшеворцев — славян, но тут же добавляет, что такие же погребения есть и у готов — вельбарцев! И еще: погребения с подогнутыми или перекрещенными ногами — тоже иранская черта, но она же встречается и в Южной Скандинавии, и на Готланде, и на Нижней Висле, то есть на тех территориях, откуда вышли вельбарцы [Седов, 1994, с. 254–256]. Как тут не подумать, что на самом деле в германской (южноскандинавской) культуре есть пласт, занесенный из степи, и не в бронзовом веке, а значительно позже, незадолго до рубежа эр!
Так что, можно, конечно, попробовать «омолодить», народную память германцев до начала железного века, но нужны более серьезные доводы, чем те, что мы только что привели. Зато без этих доводов она уходит в эпоху бронзы, как и у древних греков, и ничего с этим не поделаешь! Впрочем, есть другой путь — считать, что «попадание в десятку» Снорри Стурлуссона — чистая случайность. И вся его «рационализация» германской мифологии с целью сведения её до уровня этногенетического мифа — такая же беспочвенная фантазия, как и все прочие попытки такого рода.
Так как же после всего вышесказанного выглядят сообщения русских летописцев о начале русской или даже общеславянской истории? Похоже, что можно ручаться за достоверность главных событий ранней истории этих народов в пределах примерно 500–700 лет до времени составления первых записей этих событий. Все более древнее можно считать мифологическим обобщением, в котором проглядываются только общие контуры событий, а фигуры действующих лиц абсолютно вымышлены. В итоге, для нас все упирается в вопрос: когда, где и кем были сделаны первые записи событий славянской истории, которые попали в руки первых русских летописцев — того же Нестора, например. Но именно этого-то мы и не знаем! Мы знаем византийские источники, которыми он пользовался, но мы не знаем, кто были его информаторами в собственно русской, славянской среде и как далеко зашла мифологизация тех событий ранней славянской истории, о которых он сообщает в своем произведении.
Надеемся, читатель понимает, что предположений, подобных тем, что мы высказали в адрес германской ранней истории, можно нагородить массу и в адрес славянской, и историческая ценность у них будет примерно одинакова. Поэтому не будем тратить на это время. Подведем итоги сказанному в этой главе. Они будут кратки.Мы до сих пор не имеем полностью аргументированного ответа на вопрос летописца «откуда есть пошла Русская земля», хотя сам летописец считал, что он же на него и ответил. Увы, это не так. Ранняя русская история, как мог убедиться читатель, не менее загадочна, чем история славян. И еще не одно поколение историков поседеет, пытаясь эти загадки разгадать. Так что у всех нас есть время обо всем этом подумать.
Комментарии (1)