Как легко белогвардейцы устраивались в Красную армию

"Но всё, что было, осталось позади, а вот впереди - уже ясно вижу окраину моего родного города, как я схожу на перрон и с поднятым воротником и нахлобученной шапкой, чтобы не быть узнанным, вхожу в вокзал, бегло озираюсь и ищу укромное местечко.
Народу и здесь много. И вот приехал. Кое-как примостился у краешка окна и... задумался. А подумать было о чем. Ведь я присвоил чужое воинское звание, скрыв свое прошлое, и приехал незаконно - это одно. Другое - меня в этом маленьком городе многие знают очень хорошо, знают, кем в действительности я был. Значит, скрыть правду о себе невозможно...




Жду... Жду, когда стемнеет, чтобы незаметно пробраться к дому, а пока с грустью смотрю через окно на так хорошо знакомую мне картину. Потом поворачиваюсь и осматриваю зал. Через открытую дверь парикмахерской вижу самого парикмахера.
Ба! Это же старый знакомый. Это Рубен! Был когда-то добровольцем в 1-м Корниловском полку. Вместе лежали в одной палате в ростовском госпитале ранеными. У него было тяжелое ранение в ступню и ему, после заживления раны, дали чистую. Да и теперь он заметно прихрамывает, обходя вокруг клиента.
Но вот в зале наступает некоторое оживление. Шепот: облава! Несколько военных с красными повязками на рукавах проверяют документы. Один из них подходит ко мне, просматривает мое удостоверение, пожимает плечами и возвращает. Видимо, решил: вот чудак! - приехал домой, а сидит на вокзале. В то время облавы производились систематически: все разыскивали и дезертиров, и зеленых, и бывших белых...
Темнеет. Выхожу и знакомой дорогой торопливо направляюсь к дому, избегая смотреть в лица встречных. Вот и мой дом! Захожу во двор... Внезапно мелькнула мысль: а вдруг в доме есть кто-то посторонний?.. Не раздумывая долго, выхожу обратно на улицу. Там - никого... Захожу опять во двор и робко стучу в дверь. Слышу скрип внутренней двери и голос брата: - Кто там?
Тихо называю его по имени, отвечаю, кто я, и в свою очередь спрашиваю, нет ли в доме посторонних. - Никого, только я и мать, - шепчет брат, распахивая дверь. Я дома... Конечно, радость встречи, расспросы и рассказы. Одновременно с наслаждением моюсь, переодеваюсь и жадно набрасываюсь на предложенную еду.



Узнав о моем действительном положении, мои родные сразу забеспокоились, а я ел, ел, пока не наелся, как говорится, до отвала. В блаженстве закурил и опять не хотел ни о чем думать, а брат, видно, не на шутку встревожен.
Он рассказал, что в свое время было объявлено во всех газетах, чтобы все бывшие белые офицеры, военные чиновники и подпрапорщики немедленно явились в местные отделы ЧК для регистрации и что не явившиеся, при обнаружении их, будут расстреляны, а их укрыватели понесут суровое наказание.
Всё это мне было тоже известно, - это одно, а другое: мне нужно обязательно прописаться в милиции, документ у меня подложный, и пропиской я себя выдам. Теперь начинаю нервничать и я, но не так за себя, как за своих родных, которые из-за меня подвергаются большой опасности.
Решили: о моем приезде никому не говорить, я же на день должен уходить из дому и возвращаться только на ночь. За это время брат постарается разузнать у особо доверенных и сведущих друзей, что со мной делать. Он сразу же решил идти по этому делу, а я с наслаждением завалился спать...
Итак, я чужой в родном городе. Освеженный, переодетый, я еще затемно вышел из дому с небольшим узелком завернутой пищи и побрел по глухим улицам. Когда уставал, заходил на вокзал или в читальню. Когда темнело, подходил к дому и, если был свет в левом окне, мне можно было смело заходить: так было условлено.



Между тем брату сведущие лица дали такой совет: мне нужно во что бы то ни стало, хотя бы на короткий срок, побыть военнослужащим Красной армии, открывшись там о своей службе в Белой армии.

Дело в том, что многие пленные, бывшие белые офицеры, как писалось в советских газетах, после проверки допускались на службу в Красную армию в качестве так называемых культработников (учителей, артистов и т. п.) и даже на командные строевые должности.
И вот, одним из таких оказался некто С-н, знакомый моего брата. Он служил в какой-то пехотной бригаде, находившейся в городе Туапсе. Брат сразу же и уехал туда за помощью, а я продолжал гулять по городу. Из любопытства забрел в военный комиссариат (военкомат), куда я должен был бы явиться для взятия на учет.
В большом помещении толпились военные. Они совали документы в окошечки, сделанные в перегородке, а потом, когда их вызывали, получали бумаги обратно. На стенах были развешаны разные плакаты и объявления. Бегло их просмотрел, обратив внимание на одно, в котором указывались обязанности красноармейца-отпускника.
Он должен был явиться в местную полицию для прописки; явиться в свой квартальный комитет для учета; явиться в военкомат для взятия на учет. И все это в течение двадцати четырех часов. Дальше плакат пояснял, что должен красноармеец делать по окончании отпуска и какое наказание несут уклонившиеся от выполнения этих правил. Всё это я принял к сведению и ушел опять "гулять".



На четвертый день вечером, когда я уже был дома, из Туапсе приехал брат и с довольным видом подал мне конверт. Там была бумажка, просьба в местный военкомат об отправке такого-то (имярек) в распоряжение военкома №-й бригады.
- Иди теперь смело с этой бумагой в военкомат, обратись к деловоду А-ву, он в курсе дела - наш человек, и всё в порядке, - добавил брат. - А теперь будем тебя готовить к отъезду.
Рано утром отправился в военкомат. Дождавшись приема, попросил дежурного провести меня к А-ву. Назвал А-ву себя и подал бумаги. Тот, со сдержанной улыбочкой, бросил на меня любопытный взгляд и попросил выйти в приемную и подождать. Через несколько минут вышел сам, сунул мне какую-то бумажку, пожал крепко руку и прошептал: - Всё в порядке, отправляйтесь!
Теперь, со спокойной душой и законным документом, я пошел прямо на станцию, где мать украдкой передала мне сумку с продуктами и бельем и попрощалась со своим беспутным сыном, пятый год тревожащим ее материнское сердце.
На другой день я был уже в г. Туапсе, в хорошо знакомом мне маленьком городишке. Когда-то здесь стояла моя часть. Сразу же пошел к С-ну. Он жил в одной комнате с товарищем, в прошлом — таким же, как и я. Познакомились.
Откровенно рассказываю им свою эпопею с момента пленения. Долго решали, как мне поступить в дальнейшем. Наконец, пришли к такому выводу: ни в коем случае и никогда мне не следует упоминать о том, что я был в армии генерала Врангеля.



Совместно затем "выработали" мою биографию, начав ее с момента падения города Новороссийска, где я якобы остался, не желая быть больше в рядах Белой армии, и где якобы заболел воспалением легких и находился на излечении в бараке № 2, а потом был отправлен в лагерь, куда-то на север, но дорогой заболел тифом, и так далее, и так далее. В общем, как будто всё было в порядке.
Сразу же пошли вместе с С-ным в штаб бригады, к секретарю военкомбрига. Он оказался приветливым молодым человеком; посмотрел в мои документы и сказал, что проведет меня приказом сегодня же, а до этого я должен заполнить анкету и отдать ее в Особый отдел штаба.
Заполнил анкету, указав службу в Белой армии, как меня научили, и отнес начальнику особого отдела. Это был здоровенный тип, с красным бантом на груди. Он молча взял анкету, прочел внимательно, резко сунул в какую-то папку и сильно хлопнул по ней ладонью, сказав мне: - Можете идти, всё.
И вот я стал культработником №-й бригады. У меня - восемь учеников-красноармейцев, абсолютно неграмотных, родом откуда-то с дальнего севера. Четыре человека занимаются три часа до обеда, и другие четыре - после обеда.
Жизнь в городе Туапсе протекала скучно и однообразно. Порт совершенно пустовал; никаких пароходов, лишь только небольшие лодочки сновали по заливу. Несколько оживил город НЭП. Открылись базар и толкучка; появились в продаже съестные продукты и разные вещи..." - Из воспоминаний А.Тереньтьева (Корниловская артиллерийская бригада)

Впервые опубликовано : "Вестник первопоходника" 1968-год. №84-85. Лос-Анжелес США.