В конце XIX — начале XX века в практике международных связей России все более распространяется своеобразное явление: попытки самостоятельного «выхода» за границу отдельных министерств и ведомств в виде постоянных представителей или представительств, главная цель которых состояла в том, чтобы вести собственную разведку. Приведем несколько примеров.
Артур Раффалович официально являлся представителем российского Министерства финансов в Париже, на деле он был крупным дельцом, банковским воротилой и… негласным «агентом влияния», который использовал свои связи во французской прессе, чтобы добиваться крупных кредитов для России на максимально выгодных для нее условиях. Раффалович приобрел множество платных агентов из числа иностранных журналистов в Париже, которые использовались в качестве «литературных толкачей» в пользу предоставления бесперебойных займов России, а также для снятия у французов подозрений относительно безопасности их капиталов. Раффалович имел «своих людей» практически во всех крупнейших печатных изданиях Франции. Доброе расположение французской прессы к российскому представителю Министерства финансов обходилось Раффаловичу в кругленькую сумму — в 200 тысяч золотых франков ежемесячно. Россия же получала на этом миллионы. Известно, например, что свыше четверти всех французских внешних кредитов приходилось тогда на Россию.
Обширные связи Раффаловича во французской печати и среди иностранных журналистов, аккредитованных в Париже, позволяли иногда ловкому бизнесмену и финансисту вторгаться и в чисто политические дела. Министр иностранных дел России граф В.Н. Ламздорф в своих дневниках приводит дословный текст телеграммы Раффаловича в Санкт-Петербург, в которой финансовый агент выступает с контрпропагандистскими предложениями политического характера:
«Национальное агентство распространило мнимую депешу из Рима, тревожную по содержанию и касающуюся позиции России в восточном вопросе. Не было бы полезным для успокоения публики сделать заявление относительно ориентации нашей политики? (речь идет о возможных совместных акциях Англии, Франции и России в поддержку Турции. — Авт.)[95].
Как бы ни оценивали потомки личные качества Артура Раффаловича, можно без преувеличения сказать, что он, бесспорно, представлял собой заметную фигуру в политической жизни страны пребывания, совмещая в одном лице и бизнесмена, и финансиста, и разведчика.
Другой пример. П.И. Рачковский руководил во Франции агентурой царского департамента полиции. У Рачковского была хорошо организованная и многочисленная «команда» агентов, которые выполняли в основном роль платных помощников царской охранки. В материалах «темной комнаты» российского посольства в Париже, хранящихся сегодня в институте «Войны и мира» в Пало-Альто, Калифорния, рассказывается, например, что только за русским террористом Борисом Савинковым вело наблюдение во Франции около 100 платных агентов! Этому вполне можно поверить, если просмотреть десятки тайных фотоснимков, сделанных разными лицами, о пребывании и конспиративных встречах на французской территории этого опаснейшего врага царского самодержавия. Даже слежка за В.И. Лениным была значительно менее интенсивной, хотя некоторые его письма, написанные специальными чернилами, так никогда и не дошли до России, а расшифрованные охранкой до сих пор лежат в хранилище института «Войны и мира».
Рачковский появился во французской столице в середине 80-х годов прошлого века. Он приложил много сил, чтобы добиться видного положения в высшем парижском обществе. По мнению французской контрразведки, Рачковский стал самым влиятельным профессиональным разведчиком во Франции за всю историю царской России. Его светская жизнь была весьма разнообразна. Утром его можно было видеть на парижской фондовой бирже, днем он встречался за завтраком с редакторами ведущих парижских газет и журналов, вечером давал роскошные приемы на собственной вилле в Сен-Клу. Рачковский был близко знаком со многими видными деятелями французской контрразведки, министрами, президентами страны. Одна из французских газет писала об этой незаурядной личности:
«Если вы встретите его в обществе, вы никогда ничего не заподозрите, поскольку ничего в его внешности не выдает его зловещей миссии. Полный, неугомонный, с не сходящей с лица улыбкой… он выглядит добродушным веселым парнем — душой общества. У него есть одна большая слабость — он без ума от наших крохотных парижанок. Но на самом деле он самый искусный из агентов, работающих во всех десяти столицах Европы».
Возможно, «крохотные парижанки» и занимали у Рачковского какую-то часть его души. Но это было не самым главным. Он был опытным разведчиком и оказывал своей стране неоценимые услуги в плане укрепления русско-французских отношений. Французы доверяли Рачковскому и пользовались его услугами. Не случайно организация визита министра иностранных дел Франции Теофиля Делькассе в Петербург была доверена Рачковскому, а не французскому послу в России маркизу де Монтебелло. Аналогичная ситуация возникла и с тогдашним президентом Франции Лубэ. Вот что писал в своем дневнике по этому поводу премьер России граф Сергей Юльевич Витте:
«Президент Французской Республики Лубэ говорил мне, что он так доверяет полицейскому таланту и таланту организатора Рачковского, что когда ему пришлось ехать в Лион, где, как ему заранее угрожали, на него будет сделано нападение, то он доверил охрану своей личности Рачковскому и его агентам, веря больше полицейским способностям Рачковского, нежели поставленной около президента французской охране»[96].
Агентура Рачковского действовала не только во Франции, но и в Великобритании, Германии, а с 1912 года и в Италии. В Швейцарии, центре российской политической эмиграции, агентура имела на своем содержании трех женевских полицейских, которые черпали секретную информацию для Рачковского прямо из полицейских досье и строго следили за правильностью изложения разведывательных данных, добываемых для правительства Швейцарии и передаваемых России.
П.И. Рачковский был человеком больших организаторских и творческих дарований. Именно это, последнее, присущее ему качество позволило после возвращения в Россию создать при Министерстве внутренних дел специальный секретный отдел для получения доступа к архивам и шифрам иностранных посольств и миссий, аккредитованных при царском дворе. Рачковский возглавил лично операцию по добыванию английских дипломатических шифров, используя для этого содействие начальника канцелярии посольства Великобритании в Санкт-Петербурге. В феврале 1906 года секретарь посольства Спринг Райс телеграфировал в Лондон о том, что в течение некоторого времени из посольства исчезают бумаги и что курьер и другие лица, связанные с посольством, на самом деле являются платными агентами охранки. «Не смотря на то, — жаловался Спринг Райс, — что в посольстве был установлен новый сейф, а в архивные шкафы врезаны новые замки, секретные материалы продолжали «таинственным образом» исчезать»[97]. Как полагал господин Райс, это было делом рук подкупленного сотрудника посольства, который, сделав восковые отпечатки с замков архивных шкафов, получил дубликаты ключей из рук людей П.И. Рачковского. Надо сказать, что подозрения Спринга Райса имели под собой достаточно веские основания. Равно как и в отношении дипломатических шифров, поскольку Россия в те годы была практически единственной страной, где «специалисты» Рачковского постоянно добивались заметных успехов в дешифровке секретных телеграмм, которые влияли на принятие ответственных внешнеполитических решений.
Среди закордонных представителей царских спецслужб было немало лиц сомнительного толка — авантюристов, состоявших на агентурной службе отдельных российских ведомств. В этом отношении характерно дело некоего Манасевича-Мануйлова — «чиновника особых поручений» при российском министре иностранных дел, направленного в Париж для выполнения спецзаданий. В мае 1895 года И.Ф. Манасевич-Мануйлов появляется в Париже в качестве корреспондента газеты «Новости», знакомится со служащим парижской префектуры и рекомендует себя как «представителя» российского МВД, посланного для негласной проверки деятельности заграничной агентуры, которой в Петербурге якобы «недовольны». Демонстрируя свою осведомленность об агентуре и ее тогдашнем шефе Рачковском, Мануйлов выложил собеседнику массу «интригующих» сведений и предложил, разумеется за солидное вознаграждение, помочь французским спецслужбам «разоблачить» Рачковского.
Но получилось так, что об этой интриге узнал сам Рачковский и вызвал Мануйлова для выяснения отношений. Тот, почуяв опасность, решил «загладить вину» чистосердечным признанием. Как выяснилось, он действовал не самостоятельно, а по наущению тогдашнего начальника Петербургского охранного отделения полковника Секеринского и прочих, по выражению Рачковского, «охраненских тунеядцев»[98]. Очевидно, Секеринский был с Рачковским не в ладах и строил против него козни. А Мануйлов уже в течение ряда лет оказывал Секеринскому «агентурные услуги».
После беседы с Рачковским Мануйлов бежит из Парижа, но «выплывает» в Риме в качестве… сотрудника российского представительства при Ватикане. На сей раз в его секретные обязанности входит слежка за кардиналом Ледоховским, по отзыву департамента полиции — «главным руководителем антирусской агитации среди католического духовенства». В 1901 году «деятельность» Мануйлова в Ватикане закончилась скандальным разоблачением, но он остается в Риме для «наблюдения» за здешними «русскими революционными группами». В 1902 году Плеве снова отправляет его в Париж с тайным заданием «установить ближайшие сношения с иностранными журналистами и представителями парижской прессы в целях противодействия распространению в сей прессе ложных сообщений о России». С 1903 года, аналогичное задание он выполняет и в Риме.
Уже к этому времени Мануйлов считался в полиции личностью весьма нечистоплотной, «человеком удивительно покладистой совести», способным на мошенничество, подлог и финансовые махинации. И, тем не менее, с началом русско-японской войны он получает от своего руководства задание: сбор разведывательной информации о западноевропейских представительствах Японии и ряда дружественных ей государств. Мануйлов сообщает начальству, что якобы «внедрил агентуру» в посольства Японии в Париже, Гааге и Лондоне, в американскую миссию в Брюсселе, итальянскую — в Париже. Не слишком ли много? Существовала ли эта агентура на самом деле? Весьма сомнительно. Эти вопросы остались на «покладистой совести» Мануйлова.
За свои мнимые заслуги он получает орден Св. Владимира и продолжает развивать поистине фантастическую активность, последним «шедевром» которой явилась, если верить ему, добыча японского дипломатического шифра, и он приобрел возможность «осведомляться таким образом о содержании всех японских дипломатических сношений». «Этим путем, — отмечалось в документах российского МВД, — были получены указания на замысел Японии причинить повреждения судам второй эскадры на пути следования на Восток»[99].
Речь шла о 2-й Тихоокеанской эскадре адмирала З.П. Рожественского, которая в скором времени должна была направиться из Кронштадта на Дальний Восток, в зону боевых действий. Из МВД без должной проверки информация (или дезинформация?) Мануйлова поступила в Генштаб. И вот к чему это привело. Генштаб, поверив коллегам из МВД, поспешил на всякий случай насторожить адмирала.
Сразу же по выходе из Кронштадта адмирал потребовал от офицеров чрезвычайной бдительности, сославшись на опасность внезапного нападения японских военных кораблей в любой точке маршрута. О дальнейшем свидетельствует тогдашний посланник в Дании, а позднее министр иностранных дел России А.П.Извольский:
«В ночь на 21 октября 1904 года, когда флот адмирала Рожественского, направляясь на Дальний Восток, проходил Северное море, произошел серьезный инцидент в районе Доггер-банки. Повстречавшись с флотилией гулльских рыбаков и предполагая, что он окружен японскими кораблями, о пребывании которых в этих водах было сообщено русским бюро информации, адмирал приказал открыть огонь. Один из английских траллеров (траулеров) затонул, и несколько других получили серьезные повреждения. Один из русских крейсеров — «Аврора» — тоже пострадал. Адмирал Рожественский, несомненно, узнал на следующее утро о своей ошибке, но, тем не менее, продолжал без остановки свой путь и настаивал на версии о японской атаке. Этот инцидент вызвал громадное негодование в Англии и едва не повлек за собой разрыв с Россией. Будучи в то время посланником в Копенгагене, я, естественно, первым получил известие о том, что в действительности произошло в Северном море. Несколькими днями раньше я имел случай посетить флот во время его прохода через Большой Бельт и мог видеть, в каком нервно-приподнятом состоянии находились адмирал и многие из его офицеров, чтобы понять, какое впечатление должно было произвести на них известие о появлении японских военных кораблей в европейских водах»[100].
Какой-либо реальной угрозы эскадре Рожественского со стороны японцев в европейских водах, конечно, не было и быть не могло. «Информация» Мануйлова, по всей видимости, представляла собой его собственную выдумку или ловко подсунутую ему дезинформацию противника, которая чуть не привела к разрыву дипломатических отношений с Великобританией, что могло бы значительно осложнить и без того незавидное положение России в тот период.
Дальнейшая карьера Мануйлова проходила весьма скоротечно. В 1905 году он буквально заваливает своих шефов огромным количеством «документов», оказавшихся… «склеенными обрывками бумаг на японском языке, лишенными всякого значения». Последней точкой в его карьере стали присланные им из Парижа фотокопии страниц китайского словаря, означенные в описи как «секретные документы».
Случай с Мануйловым не единичен. Попадались авантюристы и среди агентуры внешней разведки Генерального штаба. Из них наиболее колоритной фигурой, пожалуй, являлся некий Гидис, агент-двойник, работавший одновременно на российскую и японскую разведки.
Хосе Мария Гидис (он же Гайдес, он же Иосиф Геддес) — португалец по происхождению, английскоподданный, сын владельца газеты «Шанхай дейли пресс», по профессии коммивояжер. В апреле 1904 года, являясь агентом японской разведки, он предложил свои услуга русскому военному атташе в Тяньцзине полковнику Ф.Е. Огородникову, а затем консулу в Тяньцзине коллежскому советнику Н. Лаптеву, который, как и Огородников, занимался разведывательной работой. С самого начала Гидис находился на подозрении у русских разведчиков, но, тем не менее, его услугами пользовались, и подчас от него поступала заслуживающая внимания информация.
У японцев Гидис тоже был на подозрении. В мае 1904 года они арестовали его как русского шпиона, выпороли хлыстом и приговорили к расстрелу. Однако позднее за недостатком улик освободили.
21 мая 1904 г. полковник Ф.Е. Огородников сообщал шифртелеграммой генерал-квартирмейстеру штаба Маньчжурской армии генерал-майору В.И. Харкевичу следующее; «…я вынудил агента Гидиса к усиленной работе. Понесенное им от японцев наказание подтверждается, но благодаря упорству Гидиса японцы, по-видимому, ему поверили. С другой стороны, Гидис озлоблен на них за жестокость и скупость»[101].
Некоторое время двойник работал на тех и других. Контроль за ним со стороны русских разведчиков не снижался, и в декабре 1904 года, разобравшись в нем, они пришли к выводу о необходимости его ареста. Гидис пробыл в заключении до конца войны. В данном случае в вопросах проверки агентуры представители военного ведомства имперской внешней разведки проявили более высокую бдительность, оперативность и профессионализм, чем их коллеги из Министерства внутренних дел в случае с Мануйловым.
29. Два взгляда на полковника Редля
Об Альфреде Редле — одном из руководителей австро-венгерской военной разведки начала XX века — написано очень много. Его личная жизнь, многие эпизоды которой до сих пор прикрыты непроницаемой завесой тайны, легла в основу сюжетов ряда художественных фильмов и литературных сочинений детективного жанра. Редля часто обвиняют в том, что он был не в ладах с принципами морали и кодексом офицерской чести, его имя приводят как пример продажности и изменнической низости. По оценкам многих специалистов, полковник Редль являлся «самым важным агентом иностранной державы из всех шпионов, действовавших в Европе накануне первой мировой войны». Что же известно об этом человеке?
Альфред Редль, сын небогатого железнодорожного служащего, с детства отличался разносторонними способностями, особенно к изучению иностранных языков. Городок, где жила семья Редля, находился поблизости от границы Австро-Венгерской империи с Россией, и поэтому ежедневное общение с людьми разных национальностей было для юного Редля делом вполне естественным и обыденным. Мальчик буквально на ходу ловил и запоминал незнакомую ему речь многих своих земляков, среди которых были австрийцы, немцы, поляки, украинцы. Когда Альфреду исполнилось 15 лет, родители устроили сына в кадетскую школу, которую он блестяще окончил в числе самых достойных и перспективных ее выпускников. Талант в изучении иностранных языков, большое прилежание и усердие молодого лейтенанта привлекли к нему внимание кадровиков австро-венгерского Генерального штаба, и Альфред Редль вместо службы в одной из провинциальных воинских частей, что было обычной практикой, попадает сразу в штат этого главного армейского ведомства страны. Начало военной карьеры поистине впечатляющее.
В 1900 году Альфреда Редля, получившего к этому времени уже чин капитана, командируют в Россию для изучения русского языка и обстановки в этой «недружественной Австро-Венгерской монархии» стране. Несколько месяцев он проводит на стажировке в военном училище в Казани. В свободное от занятий время Редль не скучает. Он ведет беззаботный образ жизни, посещая многочисленные офицерские вечеринки, которые организуют в его честь местные военные и гражданские «прожигатели жизни».
Редлю в те дни было совсем невдомек, что за его поведением и образом жизни внимательно наблюдают его российские коллеги, изучают его сильные и слабые стороны, увлечения, особенности характера. Позднее эти «наблюдения» легли в основу характеристики, которую дали ему российские негласные осведомители для использования в качестве аргументов в процессе возможной вербовки А. Редля в интересах Российской империи.
«Человек он лукавый, замкнутый в себе, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума — мелочный, — говорилось в характеристике. — Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Любит повеселиться…»
Такого рода информацию получил после возвращения А. Редля в Вену руководитель российской военной разведки в Варшаве полковник Батюшин. Дело в том, что именно с территории Варшавского военного округа осуществлялась в те дни организация разведывательной работы по Австро-Венгрии. Батюшину было рекомендовано «продолжить изучение для привлечения к тайному сотрудничеству капитана Редля», который к тому времени прочно закрепился в русском отделе австро-венгерской военной разведки.
Полковник Батюшин успешно выполнил данное ему поручение. Он направил в Вену одного из своих лучших специалистов по вербовке агентуры, снабдив самыми подробными сведениями о личности и особенностях характера Альфреда Редля, большой суммой денег в австрийской валюте, а также подробной инструкцией по зашифровке (в случае успеха вербовки) важного информационного источника.
Альфред Редль довольно легко согласился на тайное сотрудничество с российской внешней разведкой. В беседе с вербовщиком он сказал, что готов помогать России из личных симпатий к россиянам, среди которых у него «осталось в Казани много прекрасных и душевных друзей».
«К тому же, — пояснил Редль, — мне очень не хотелось бы, чтобы между нашими странами разгорелся огонь войны. Уж очень много жизней может поглотить это страшное пожарище».
Справедливости ради следует сказать, что и сумма, переданная Редлю при первой встрече, не могла не произвести на него весьма сильного впечатления: она в десять раз превышала годовой должностной оклад молодого генштабиста.
Сразу же была оговорена легенда получения крупной суммы Альфредом Редлем и способы ее естественной реализации в оперативном плане. К этому моменту, как нельзя кстати, пришло извещение о кончине одинокой дальней родственницы А.Редля, и он — не без помощи русского вербовщика — сразу был объявлен счастливым «наследником» внушительного состояния.
Вскоре Альфред Редль приобретает репутацию любителя «сладкой жизни», беспечного повесы и мота. Понятно, что все расходы мнимого наследника оплачивались из российской казны.
Такой «образ жизни» повесы давал Редлю большие возможности для заведения полезных контактов и знакомств в высших слоях тогдашнего венского общества. Он приглашал к себе «на мальчишники» многих высокопоставленных офицеров, которые за бокалом вина нередко выбалтывали Редлю ценную информацию о мобилизационной готовности австро-венгерской армии и новых типах ее вооружений. Одним из таких «подысточников» Редля был офицер гвардии Хоринка. Он регулярно снабжал своего «беспутного» богатого друга секретными материалами, за которые тот щедро платил и даже обещал подарить гвардейцу роскошный автомобиль «Даймлер».
Руководя работой, полковник Батюшин ни на минуту не забывал о необходимости укрепления служебного положения Альфреда Редля в Генштабе. Он предложил назвать Редлю несколько имен малоценных и подозреваемых в двурушничестве агентов из числа местных граждан, о которых тот мог бы смело доложить своему начальству, представив дело так, что поимка «шпионов» была делом рук и гибкого ума лично его — Альфреда Редля.
Результаты такой не столь уж изощренной оперативной хитрости не замедлили сказаться на служебной карьере А.Редля. Он чаще других своих коллег из военной разведки и контрразведки стал фигурировать в докладных записках и наградных представлениях начальника Генерального штаба. В 1907 году, получив внеочередное звание полковника, Альфред Редль становится вторым человеком в аппарате австро-венгерской военной разведки и контрразведки.
Почти во всех произведениях, рассказывающих о полковнике Редле, берется за основу сюжета заключительная, вернее, разоблачительная часть его биографии: Редль — развратник, Редль — повеса, Редль — самоубийца. Такова традиционно принятая схема повествования. Этот устоявшийся десятилетиями негативный стереотип был создан в свое время шефом немецкой военной разведки полковником Николаи. Еще в 1923 году он первым дал «психологический портрет» А. Редля в своей книге «Тайные силы», попытавшись свести на нет деятельность Редля как разведчика.
Существуют и другие мнения о деятельности А.Редля. По свидетельству, например, первого советского военного историка К.К. Звонарева, автора выпущенной в 1929 году книги «Русская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914–1918 годов», Редль был весьма обстоятельным человеком. Он давал сведения три-четыре раза в год, но зато вполне исчерпывающие и по всем интересующим русский Генеральный штаб вопросам.
Что же фактически передал Редль российскому Генштабу? Известный специалист в области тайных операций в годы первой мировой войны англичанин Эдвин Вудхол свидетельствует: «Полковник Редль выдал России огромное количество копий документов, кодов, фотографий, планов, секретных приказов по армии, мобилизационных мероприятий, докладов о состоянии железных и шоссейных дорог, описаний образцов военного оборудования и т. д.»[102].
Среди наиболее ценных для России материалов, считает Э. Вудхол, были австро-венгерские мобилизационные планы против России и Сербии. Они содержали полный комплекс всех возможных операций против сербов. По свидетельству того же Э. Вудхола, в них «были указаны все подробности, вплоть до последнего человека и до последней пушки: способ передвижения необходимых сил, расположение одних единиц, мобилизация других; в каких пунктах произойдет атака на Сербию и т. д. Все это было подробно изложено в таблицах, схемах, чертежах, картах». Как утверждает Э. Вудхол, это был «шедевр Генерального штаба австро-венгерской армии». Искусное использование полученной информации помогло тому, что, к изумлению всего мира, малочисленная сербская армия трижды успешно отражала нападения австро-венгерских войск и наносила по ним тяжелые удары.
Большое значение имело также сокрытие А. Редлем от своего Генерального штаба секретных сведений, которые поступали в Вену от австро-венгерских тайных агентов непосредственно из России. Причем делал это А. Редль по собственной инициативе, сообразуясь с личными представлениями о масштабе ущерба для русских от той или иной сокрытой им тайны. Редль сам никогда не назначал гонорар за оказываемые им услуги, ему платили достаточно щедро. Например, за выдачу российскому Генштабу имени предателя, который начал продавать Австро-Венгрии и Германии секретные документы российской армии, полковнику Редлю было «пожаловано» без каких-либо просьб с его стороны около 4 тысяч английских фунтов стерлингов, что по тем временам составляло весьма солидную сумму[103].
Если историки военной разведки всегда расходились во мнениях относительно личных качеств полковника Редля и степени полезности его документальной информации для российского Генерального штаба, то все специалисты, не подвергая сомнениям, единодушно приняли на веру историю «случайного провала» австрийского полковника, изложенную его начальником — руководителем разведбюро австрийского Генштаба Урбанским.
Сюжет этой истории был составлен весьма увлекательно. Дело началась с письма, которое якобы пришло на главный венский почтамт «до востребования» на имя некоего господина Никона Ницетаса. Форма конверта и написание адреса привлекли внимание сотрудников почтамта своей «необычностью» и, подождав положенное время, они решили вскрыть подозрительную корреспонденцию. Каково же было удивление почтовых чиновников, когда в конверте с маленькой записочкой они обнаружили 7 тысяч крон! Записка гласила: «Глубокоуважаемый г. Ницетас. Конечно, Вы уже получили мое письмо от с/мая, в котором я извиняюсь за задержку в высылке. К сожалению, я не мог выслать Вам денег раньше. Ныне имею честь, уважаемый г. Ницетас, препроводить Вам при сем 7000 крон, которые я рискну послать вот в этом простом письме. Что касается Ваших предложений, то все они приемлемы. Уважающий Вас И. Дитрих.
P.S. Еще раз прошу Вас писать по следующему адресу: Христиания (Норвегия), Розенборггате, № 1, Эльзе Кьернли».
Содержание письма было немедленно доложено австрийской полиции, и работникам почтамта было предложено «дать знать» властям об адресате, который должен получить это послание. Но, увы, господин Ницетас не появлялся в поле зрения почтовиков; письмо лежало невостребованным и, более того, к нему прибавились еще две новые корреспонденции в адрес таинственного лица.
В один из майских дней 1913 года элегантно одетый джентльмен, предъявив соответствующие документы на имя Ницетаса, получил свою корреспонденцию и покинул главный венский почтамт на первом попавшемся такси. Бросившиеся за ним предупрежденные администрацией почтамта сыщики чуть-чуть задержались й увидели лишь «хвост» уезжающего такси. Однако они запомнили номер машины и стали разыскивать таксиста, чтобы обстоятельно допросить его. Поиск увенчался успехом, и таксист рассказал, что отвез интересующего полицию господина в кафе «Кайзергоф». Одновременно он передал преследователям «Ницетаса» кожаный чехол от перочинного ножика, который, как сказал шофер, «возможно, принадлежал разыскиваемому господину».
В кафе «Кайзергоф» венских сыщиков ожидало разочарование. «Господин в штатском» уже позавтракал и на другом такси уехал в неизвестном направлении. Куда? Где его искать? «В гостинице «Кломзер»», — заявил один из служащих «Кайзергофа», случайно слышавший разговор пассажира с таксистом.
Полицейские бросились в «Кломзер».
— Не вспомните ли вы, кто из ваших постояльцев полчаса назад приехал на такси в ваш отель? — спросили преследователи портье.
— Как же, как же, прекрасно помню. Это полковник Редль, начальник штаба Пражского корпуса. Да вот и он сам, — воскликнул гостиничный портье, указывая на спускавшегося по лестнице к выходу солидного господина.
Сыщик бросился к постояльцу:
— Простите, герр, не вы ли обронили этот чехол для перочинного ножика? Он ваш?
— Да, благодарю вас, он мой…
Этой самоубийственной короткой фразой Редль как бы подписал свой смертный приговор.
Долгих десять лет полковник Редль самоотверженно сотрудничал с российской внешней разведкой, пока роковая пуля, выпущенная собственной рукой или — как знать? — одним из его сослуживцев, не прервала его в высшей степени полезную для России агентурную деятельность. В венских газетах в разделе «Происшествия» было опубликовано лишь краткое стереотипное сообщение: «Полковник Генерального штаба Редль покончил с собой в припадке душевного расстройства. В последнее время он страдал бессонницей. Это был талантливый офицер, которого ожидало большое будущее». И все.
А через год началась первая мировая война. Началась для австро-венгерской армии крайне неудачно, и она потерпела ряд сокрушительных поражений. Чтобы как-то объяснить эти провалы, венские власти, по-видимому, сочли необходимым снова вспомнить о полковнике Редле. Вспомнить для того, чтобы «списать» свои неудачи на «самоубийцу».
«Очерки истории российской внешней разведки». Том 1, Евгений Максимович Примаков, 1995г.
Комментарии (0)