ЗАГАДКИ ДРЕВНЕЙ РУСИ
А. Романченко
по научно популярной книге авторов: А.А.Бычков, А.Ю.Низовский,
П.Ю. Черносвитов
О НАШИХ ПРЕДКАХ ЭПОХИ РАННЕГО ЖЕЛЕЗА
Но вернемся к нашей главной теме.
Итак, мы отметили, что культуры полей погребальных урн — последняя по времени культура бронзового века средней Европы — покрыла огромную территорию. И важна она для нас тем, что именно из нее начали «расти» те культуры раннего железного века,
которые мы уже с достаточным основанием можем считать принадлежащими этносам, дожившим до наших дней, или хотя бы до того времени, когда они попадали, наконец, в поле зрения античных авторов. Это италики, кельты, иллирийцы, славяне, германцы. Но так просто и одномоментно появление этих этносов выглядит только на нашей схеме (рис. 1.2). На самом деле реальная история, даже в своем «археологическом» проявлении, гораздо богаче схем.
Начнем с кельтов. Сегодня многие люди, особенно не живущие в Западной Европе,
вообще могут не знать такого этнического названия. И, действительно, народа с таким названием теперь просто нет. Немногие знают, что современные ирландцы, шотландцы, уэльсцы в Англии — кельты, то есть говорят на кельтских языках. В материковой Европе к ним относятся бретонцы во Франции,
галисийцы в Испании
и валлийцы в Бельгии.
И это — все! А вот в раннем железном веке, примерно к IV–III векам до н. э., кельтские народы, носители так называемой латенской археологической культуры,
занимали гигантскую территорию: от атлантического побережья в Испании, сплошной полосой через всю среднюю Европу вплоть до Вислы, всю Ирландию и Британские острова. И далее, отдельными большими и малыми вкраплениями, северо-восточнее Карпат, до верховьев Днестра и Южного Буга. И это не все: отмечено массовое вторжение кельтов по Дунайской долине на Балканы, а оттуда — на северное побережье Малой Азии [Седов, 1994, с. 103–105].
Только один этнос того времени занимал территорию большую, чем кельты: это североиранцы — скифы, савроматы, сарматы, саки, массагеты, короче — кочевые народы Евразийской степи. В начале железного века они занимали ее всю, от Дуная на западе до Монголии на востоке, и все степи и полупустыни Средней Азии.
Именно кельты — первый в Европе народ, освоивший массовое производство железа, то есть поставивший это дело на уровень почти промышленного производства. Не одно столетие они разрабатывали рудники в Силезии, на склонах Судетских гор. Так и хочется этот металлургический район назвать первым в мире ВПК — военно-промышленным комплексом. И есть за что: по некоторым подсчетам, за время его существования там было произведено около четырех тысяч тонн сыродутного высококачественного железа [Седов, 1994, с. 168]! Этим железом кельты снабжали всю тогдашнюю Европу. И использовалось оно в основном для изготовления оружия, так как чисто бытовое потребление железа в те времена было минимальным: наральники для пахоты, топоры, ножи, серпы, косы, тесла, долота — вот и все, пожалуй. Конечно, и другие европейские народы умели выплавлять железо к этому времени, но никто не выплавлял его столько и такого качества.
Этим железом кельты снабжали всю тогдашнюю Европу. И использовалось оно в основном для изготовления оружия, так как чисто бытовое потребление железа в те времена было минимальным: наральники для пахоты, топоры, ножи, серпы, косы, тесла, долота — вот и все, пожалуй. Конечно, и другие европейские народы умели выплавлять железо к этому времени, но никто не выплавлял его столько и такого качества. И вообще латен — высокоразвитая культура.
В начале истории железа были железные самородки. Оружие из них получалось намного более прочное, чем бронзовое. Человек с железным мечом мог перерубить бронзовое оружие (а потом и зарубить его владельца). Но вот цена… Фото: Depositphotos А потом люди обнаружили, что из некоторых руд, смешав их с углем и предприняв некоторые хитрости, можно получить железо, из которого можно было выковать прочные железные мечи. А имея хорошее оружие, можно было завоевать соседей и стать очень богатыми. Первым народом, которому удалось открыть способ получения руды, а затем из этой руды — железа, были хетты. Они засекретили способ получения железа, понаделали себе оружия и создали свою державу. Их оружие было знаменито у соседей — даже фараон Тутанхамон не удержался и приобрел у них кинжал из железа (правда, это произошло раньше — еще в эпоху самородного метеоритного железа).
Увы, секретность удержать не удалось. И способ производства руды, и способ производства железа стали доступны соседям. Государство Хеттов пало, а технология стала распространяться в мире.
Секрет получения железа — в том, что для этого необходима очень высокая температура, более 1000 градусов, недостижимая на открытом огне. Для получения из руды железа смесь руды и угля помещали в печь, а после розжига начинали мехами нагонять в нижнюю часть печи воздух. От этого горение усиливалось, температура повышалась, в руде начинался процесс восстановления железа из окиси, а после выгорания угля на дне печи образовывалась крица железа, комок «почти железа», пористая масса из железа, шлаков и остатков угля. Эту крицу немедленно проковывали, пока она еще очень горячая. Механическим воздействием от железа отделяли шлак и уголь. Так получалась заготовка для будущих мечей, топоров, броней, железного инструмента.
В этом процессе очень многое зависело от умения кузнеца, от его мастерства и знаний, в каких пропорциях смешивать именно эту руду и уголь, сколько времени вести плавку и когда ее заканчивать, знать течение процесса, не имея возможности заглянуть внутрь.
опытным путем кузнецы узнали, что если сложить вместе несколько тонких полосок простого железа и стали, ковкой сварить их вместе, а потом прокованную полосу раскалить, проковать, чтобы стала уже — сложить вдвое, и снова проковать… И так много-много раз — в результате выходил булат.
Тот самый булат, который, не зная секрета, пытались повторить химическим путем, добавляя в железо то или иное вещество.
И вообще латен — высокоразвитая культура.
Это и великолепное гончарное искусство,
масса прочих ремесел, включая цветную металлургию, производительное пашенное земледелие и придомное многовидовое скотоводство. Это крупные сельские поселения и защищенные поселения — «протогорода», то есть места, приспособленные для обороны, а возможно, и центры общественной жизни [Седов, 1994, с. 149–158]. Это, по-видимому, довольно сложная общественная структура, и все-таки, все-таки так и не давшая письменности, и не построившая государства! Даже самый многочисленный кельтский народ, хорошо известный нам по римским источникам — галлы, населявшие почти всю территорию современной Франции — тогдашнюю Галлию, много и иногда весьма успешно воевавший с Римом, и то не построил сложной социальной структуры выше развитого вождества — последней стадии военной демократии.
Также и кельты, занявшие Британские острова: они создали целый ряд крошечных королевств с военной верхушкой во главе, то есть с королем, иногда еще выборным, и его дружиной. Остальной народ — свободные земледельцы-скотоводы, ремесленники и небольшая прослойка несвободного населения, скорее всего — из числа военнопленных.
А что же другие индоевропейские этносы, потомки культуры полей погребальных урн? Они тоже постепенно распространялись по Европе, местами вклиниваясь в кельтский ареал и везде соседствуя с ним. Италики из средней Европы двигались на юг,
на Аппенинский полуостров, на некоторые острова Средиземного моря, ассимилировались с исконным доиндоевропейским населением, давая симбиотические культуры, с которыми потом столкнулся Рим, завоевывая Италию. В итоге к рубежу эр они все «латинизировались», и отдельные этнические черты сохранились лишь как несущественные провинциально-римские. И средневековая Европа италиков как самостоятельный этнос уже не знала [Седов, 1994, с. 112–114].
Иллирийцы двигались на юг Европы восточнее италиков.
Они заселили побережье Адриатического моря, Северные Балканы, долины Среднего и Нижнего Дуная. Отдельные их группы шли на север через Карпаты и расселились чуть ли не до побережья Южной Балтики. Какое-то время они занимали территорию, сопоставимую по величине с кельтской, но их археологически маркирующие черты довольно быстро исчезли на севере и на Дунае. По-видимому, носители этой культуры быстро перемешались с местным населением и растворились в нем. Собственно иллирийцы
с этим этническим именем попали в письменную историю только как обитатели побережья Адриатики и отчасти — запада Северных Балкан.
И вот тут мы, наконец, вплотную приближаемся к собственно славянской проблеме. Запомним такие моменты.
Во-первых, то, что какие-то группы иллирийцев, судя по археологическим следам их культуры, появились севернее Карпат.
Во-вторых, в римской исторической литературе с I века н. э. впервые появился этноним венеды, относящийся к народу,
жившему именно в этих местах — в бассейне Вислы, возможно — до самых ее низовий.
В-третьих, на Среднем Дунае, на будущих местах расселения западных славян вперемежку с германцами, но через которые проходили двигающиеся на север иллирийцы, существует древний город Вена. Наконец,
в-четвертых, в месте компактно проживавших исторических иллирийцев, на северо-итальянском побережье Адриатики, находится древний город Венеция.
Уже в средневековой исторической литературе существовала традиция связывать понятия «ранние славяне» и венеды. Так вот, с тех пор, как ряд археологических памятников севернее Карпат стал отождествляться с иллирийской культурой, у некоторой части исследователей появилось желание считать ранних славян потомками северной ветви иллирийцев. Не будем здесь обсуждать этот вопрос, но мы к нему вернемся в свое время.
А теперь о германцах. Как ни странно, с ними все более или менее ясно, как исторически, так и археологически, и вот почему. С одной стороны, они известны еще в римской исторической литературе, то есть весьма рано. И это потому, что на рубеже эр они активно вмешивались в «геополитические интересы» Римской империи, постоянно наседая с севера на ее рубежи. С другой же стороны, римские авторы, говоря об истории германцев, локализуют их родину в местах, где с конца бронзового века развивались одни и те же археологические культуры — потомки «шнуровиков» и культуры полей погребальных урн. Эти культуры почти не испытывали давления извне — остальные в Европе не очень стремились на север — и плавно эволюционировали в культуру раннего железного века — ясторфскую.
Она тоже имеет несколько местных вариантов, но главное, что позволяет считать ее безошибочно собственно германской — то, что она занимала территории, где никого, кроме германцев, не было со времен прихода в Европу индоевропейцев! Это юг Скандинавского полуострова, Ютландия и прилегающие к ней прибрежные земли Южной Прибалтики и Северного моря. Иначе говоря, германцы как самостоятельный индоевропейский этнос осваивали эти места еще с эпохи бронзы, до поры до времени никуда оттуда не выходя, и только самыми южными границами своего ареала
как-то соприкасаясь с балтским этносом на востоке и
с кельтским на западе [Седов, 1994, с. 114]. А на юге? Вот тут-то и начинается самое для нас интересное.
Так вот, с юга к ареалу ясторфской культуры примыкала культура, своими корнями также уходившая в эпоху бронзы, в те ее культуры, которые мы связывали с древнеевропейским населением — тшинецкую и
ее прямого потомка — лужицкую,
которая считается восточной ветвью культуры полей погребальных урн. И именно эти культуры В. В. Седов и ряд других исследователей считают прямыми предками славянского этноса, точнее — праэтноса, поскольку неизвестно, на каком языке говорили эти люди и как далеко этот язык «ушел» от общего языка всех тех, кто оставил культуру полей погребальных урн, а ведь это — предки и кельтов, и германцев, и италиков, и иллирийцев. Иначе говоря, именно потому, что лингвисты расходятся во мнении относительно скорости разделения этой общности на отдельные языки, никто не сказал точно, можно ли считать, что потомки носителей культуры полей погребальных урн, в том числе и носители лужицкой культуры, уже говорили на отдельных, самостоятельных языках, или их языки были еще только диалектами одного общего языка.
Прямым потомком лужицкой культуры эпохи раннего железа, то есть с начала I тысячелетия до н. э., была позднелужицкая культура. Она занимала ту же территорию, и немаленькую: все северное Прикарпатье, от верховьев Одера на западе (это уже предгорья Судет), через верховья Вислы, Западного Буга — до верховий Прута, Днестра, Южного Буга. Соседи у нее — в высшей степени разнообразные. С северо-запада —ясторфская культура — германцы. С севера и северо-востока, по южному побережью Балтийского моря —поморская культура — западные балты. С запада — латенская
культура — восточные кельты. С юго-востока —фракийские культуры, но только в
самом начале I тысячелетия до н. э. А уже с VII века до н. э. фракийцев из этого района вытеснили ранние скифы — степные североиранцы. И они как-то взаимодействовали с носителями лужицкой культуры: предметы скифского вооружения, хорошо известные по скифским памятникам, находят и на лужицких памятниках. Но других признаков культурного воздействия со стороны скифов нет, поэтому вряд ли оно было сильным. Скорее всего, это отдельные военные стычки с целью грабежа, как это во все времена водилось у кочевников.
Гораздо существенней было воздействие со стороны западных балтов. С середины VI века до н. э. носители поморской культуры вдруг начали двигаться на запад, на ареал лужицкой культуры. Они расселились по всему бассейну Вислы и даже дошли до Одера. Но при этом носители лужицкой культуры не были вытеснены со своих мест! По-видимому, это был не военный захват чужой территории, а просто «ползучая миграция», ведущая к смешению пришлого и аборигенного населения. И это хорошо прослеживается именно на археологическом уровне, то есть на остатках материальной культуры, особенно в погребальном обряде, который, как мы говорили выше, является устойчивым этническим маркером. Так вот, на той части ареала лужицкой культуры, куда пришли носители поморской культуры, постепенно складывался в результате симбиоза новый погребальный обряд — погребения остатков трупосожжений в грунтовых ямах под большими перевернутыми вверх дном глиняными сосудами. Такие сосуды по-польски называются клошами (а все это — на территории современной Польши). Отсюда — и название этой новой культуры, потомка лужицкой и поморской культур —
культура подклошевых погребений.
Это не значит, что все погребения внутри этой культуры совершались только таким образом: абсолютного однообразия в ритуалах никогда и нигде не было, особенно в культурах многокомпонентных, распространенных на больших территориях. Но это был ведущий погребальный обряд, давший название всей культуре. Если же говорить о других ее составляющих, то ее керамика, как один из главных археологических маркеров, унаследовала в основном лужицкие традиции, и лишь частично — поморские.
Так вот, самое важное. По мнению В. В. Седова и целого ряда других специалистов, именно культура подклошевых погребений и является собственно раннеславянской культурой [Седов, 1994, с. 127–130, 136–146]. Главный довод в пользу такого заключения: ретроспективный анализ всех основных компонентов заведомо славянских культур позднего средневековья показывает, что они эволюционно развивались именно из культуры подклошевых погребений. Эта последняя существовала как отдельное образование примерно с начала IV по начало I века до н. э. Она складывалась в бассейнах средней и верхней Варты и Вислы, а затем распространилась на запад до Одера и на восток до Припятского Полесья и Волыни.
Но вот что интересно. Западная часть ареала лужицкой культуры не была задета влиянием поморской культуры и просуществовала без заметных изменений до последних веков нашей эры. И если судить именно по археологическим признакам, то это были все те же древнеевропейцы — прямые потомки культуры полей погребальных урн. Но к какому этносу они принадлежали? Если судить по античным авторам, начиная с Плиния Старшего (I век н. э.) и Тацита (I–II века н. э.), то в те времена эту территорию населяли венеды, о чем мы упоминали ранее. А теперь вспомним, что мы говорили о следах расселения иллирийского этноса от берегов Адриатики через среднее Подунавье до северного Закарпатья. Так, может быть, это — иллирийцы, знакомые нам как венеды? В. В. Седов считает, что это вполне возможно, хотя и не утверждает это категорически [Седов, 1994, с. 147–148]. Но этим теснейшим контактом на территории лужицкой культуры с культурой подклошевых погребений — она ведь всего лишь вариант той же лужицкой культуры! — можно объяснить, почему германские авторы средневековья называли славян венедами: для них, «глядящих со стороны», это был один и тот же народ. Понять бы только, на каком языке он говорил!
А вообще, если исходить из Тацита [Тацит, 1969], не знавшего понятия славяне, зато утверждавшего, что венеды находятся между германцами на западе и сарматами на востоке, венеды все-таки славяне, и вряд ли на том этапе истории, о котором мы сейчас говорим, они разделимы по языку с иллирийцами — если, конечно, считать, что последние — тоже носители позднелужицкой культуры. Сам Тацит не знал, кто они, в чем честно признавался: то ли германцы, то ли сарматы — других вариантов он просто не представлял. А вот характеристику он им дал интересную. Он считал, что они все-таки ближе к германцам, так как жили в домах, а передвигались и сражались пешими, а сарматы всю жизнь проводили на коне и в кибитке. Ноглавное их занятие, по его сведениям — грабеж тех, кто живет в горах и лесах! Прямо скажем, лестная характеристика! Особенно если учесть, что примерно в этом же духе средневековые авторы, главным образом — восточные, характеризуют народ русое — росов, которых мы, естественно, ассоциируем тоже с восточными славянами, то есть с самими собой. Но к этому мы еще вернемся в следующей главе нашей книги.
Комментарии (0)