Опознал полицая через 15 лет.

"Повестка, которую я получил из Курска, стала для меня полной неожиданностью. Я был не только удивлен, но и обрадован ею, удивлен потому, что мне надлежало явиться в деревню Ходяковку, Курской области в качестве свидетеля по делу пятнадцатилетней давности.
Случайно опознанному и пойманному предателю готовилось справедливое возмездие, и я, как пострадавший от него, должен был помочь советскому правосудию установить некоторые факты, изобличающие его злодеяния в период Великой Отечественной войны.
Само собой разумеется, я догадывался, что буду иметь дело со следователем, которому необходимы точные показания, и поэтому старался вспомнить все по порядку. Но занятие это оказалось нелегким. Я потратил немало времени, прежде чем смог составить хоть сколько-нибудь последовательный рассказ из сохранившихся воспоминаний.




В конце лета 1942 года, во время окружения под Сталинградом, я был ранен в ноги, что лишило меня способности передвигаться. На пятые сутки мытарств в поисках выхода к своим, я был обнаружен немецкими автоматчиками и взят в плен.
Дело в том, что я, скрывая свое офицерское звание, учитывая свой юный возраст, назвался однажды санитаром. Я совсем не подозревал о том, что этим самым возвел себя в ранг лагерного "лекаря".
Наши войска беспокоили их. Мы не могли знать тогда, в плену, что немец терпит сокрушительное поражение под Сталинградом, что был взят Воронеж, Щигры. Но до нас доходили смутные слухи... а потом и орудийные залпы уже были слышны в Курске.
Мы все ещё надеялись, что немцы, второпях, не успеют эвакуировать нас из города, и рассчитывали на близкое освобождение. Но не тут то было... немцы расстреляли всех тяжелобольных, а способных передвигаться отправили в центральный лагерь.
Здесь нас посадили в "теплушки", опутанные колючей проволокой и повезли дальше эшелоном. Однако прошло несколько дней, а мы продвинулись на запад гораздо меньше, чем прошли пешком за первый день.
Поезд тронулся неожиданно, когда работа над лазом уже подходила к концу. В грохоте колес охрана ничего не слышала. Петька выскочил первым, а я за ним. Сильно ударившись о землю, я кубарем полетел под откос, а когда опомнился, поезд уже скрылся за поворотом, мерцая красным фонарем заднего вагона.



Моими первыми знакомыми партизанами были немец Отто и его переводчица Валя, встретившиеся нам с Петькой в деревне Артюшково на третий день после побега. Благодаря им мы стали партизанами отряда имени Щорса, 2-й Курской бригады.
Мы, совсем, забыв о мерах предосторожности, стали заходить в села доверчиво ограничиваясь расспросами жителей крайних хат. Войдя таким образом в деревню Артюшково поздно вечером, мы обратили внимание на человека, возившегося в потемках возле лошади под навесом одного из крайних дворов.
Ничего не подозревая, мы направились к нему, чтобы узнать обстановку в деревне. Едва мы успели открыть рты, как вдруг гром кий окрик на немецком языке привел нас в оцепенение. - Хальт!
И, к нашему ужасу, из-под распахнувшейся полы безобидного с виду дождевика, выглянула форма гитлеровца и вороненый ствол автомата. - Пошли переводшиса! - последовала вторая команда, уже по-русски. Немец жестом указал нам на дверь хаты, мы направились к ней, с трудом переставляя ноги.
В хате нас ожидало новое, не менее ошеломляющее потрясение. При тусклом свете коптилки перед нами предстала хорошенькая светловолосая девушка лет двадцати, одетая в гражданское, но в шапке ушанке, пересеченной по диагонали красной партизанской лентой. Увидев нас, она приподняла коптилку, затемняя ладонью глаза, что-то сказала нашему "конвоиру" по-немецки и весело расхохоталась..
После, я как-то позволил себе спросить Отто, что заставило его, соотечественника Гитлера, перейти на сторону партизан и бороться против фашизма. Он коротко и ясно ответил:
- Я борюсь против гитлеровской армии вместе с вами, как против нашего общего врага, врага Германии - родины Маркса. Я, прежде всего, являюсь соотечественником Тельмана, честным немцем.



Петьку и меня зачислили во взвод новичков. Взвод готовился к первой проверочной, боевой операции, которую должен был возглавить сам командир отряда, чтобы лично проверить боеспособность каждого новичка.
Перед нами поставили задачу - сделать ночную вылазку в село Марково, где была комендатура, охранявшаяся крупным гарнизоном полиции. Нужно было разгромить ее, убить коменданта, уничтожить полицейский участок и захватить для себя все имеющиеся у них запасы продовольствия и вооружения. Для этого мы получили белые маскировочные халаты и оружие бывалых партизан, остававшихся на этот раз на отдыхе.
Наконец, наступила та долгожданная ночь, которую я часто видел во сне... Появилась возможность рассчитаться за месяцы бессильной злобы и унижений в плену. То, что происходило в комендатуре помню плохо. Грохот, тени мышиных мундиров, в которые стрелял, стремясь не схватить ответную пулю.
С этой операции вернулись мы хорошо вооруженными, с большими запасами продовольствия, приодетые в трофейную одежду. Операция была выполнена отлично и без потерь с нашей стороны. За это все мы перед строем отряда были удостоены почетного звания советского партизана и занесены в списки отряда.



Обеспокоенные партизанским движением, получившим широкий размах в западных районах Курской области, оккупанты стали стягивать туда карательные батальоны. Схватки с противником, во много раз превосходившим нас силами, стали повседневным явлением.
Командование отряда старалось избегать столкновений в открытой местности и стремилось как можно скорее вывести отряд в лесные районы. Но все пути туда были отрезаны карателями. Оставался единственный окольный путь через небольшой Марьяновский лес. Туда и устремился наш отряд.
Незадолго до этого меня тяжело ранило в грудь при выполнении боевого задания. Раненых в отряде было много. Эвакуировать их на Большую землю не было возможности: немцам удалось засечь и уничтожить нашу радиостанцию. Возить с собой становилось тоже нелегко. Этому мешали постоянные стычки с преследователями, наступившая весенняя распутица. Меня уложили в сани с другим тяжелораненым партизаном.
19 марта 1943 года, когда мы уже достигли Марьяновского леса, на отряд неожиданно обрушились каратели. Отступать дальше было некуда. Позади нас простирался заболоченный берег Сейма, залитый талыми водами. Впереди и по бокам. - открытое поле. Каждый партизан сознавал смертельную опасность, нависшую над отрядом, и готовился драться не на жизнь, а на смерть.
На рассвете каратели ринулись на отряд. - Володька! Давай на прощание хоть шапками поменяемся... - услышал я Петькин голос. Не мог я отказать в просьбе другу, зная, чем прельщал его мой обыкновенный головной убор. Молча я отдал ему свою шапку со звездочкой, подаренной мне Дорошенко.

К вечеру шум боя стал неумолимо приближаться. Вот уже враги совсем близко. Скоро сомнут последнюю горсточку наших людей и что тогда? Тогда наступит страшный момент для нас, беспомощных раненых! - Нет! Я не хочу так умирать! Пусть лучше пуля сразит меня.
Зеленые круги плывут в моих глазах. Я, встал, крепко держась за дуб. В это время верхом на лошади подъезжает командир и с озабоченным лицом просит раненых по мере возможности оказать помощь в бою. Не дожидаясь окончания его речи, шатаясь, я пошел на передовую линию.
Чтобы не упасть, старался не останавливаться и выбирал натоптанную в снегу тропку. Подойдя к своим, цепью залегшими под деревьями, вдоль опушки леса, я уже еле держался на ногах. Взяв винтовку первого попавшегося на глаза убитого партизана, я лег прямо в зернистую кашицу вешнего снега.
Но что это? Партизаны бредут почти по горло а воде, шелестя взламываемой корочкой льда. Кто-то усаживает меня верхом на лошадь. Потом лошадь неожиданно погружается в воду и я с головой окунаюсь в адский холод. Чьи-то сильные руки подхватывают меня. Над ухом, но словно откуда-то издалека доносится Голос Отто: - Павлюшка, Ваньюшка! Шнэль! Тоннет, тонет! Потом вдруг все закружилось, поплыло у меня перед глазами и погрузилось в густую темноту...



Придя в себя я узнал что произошло, пока я две недели лежал в бреду...В Ходяковке отряд появился рано утром 21 марта. Командование отряда позаботилось и о том, чтобы мы могли получать хотя бы самую элементарную медицинскую помощь. В деревне оставили нашу санитарку Таню со всеми, какие имелись у нее, медикаментами.
Было воскресенье. Тетя Саша тем временем забежала в хату с белым как стенка лицом. - Ох, лихоньки! Собирайся, сынок. Полицаи приехали, прятаться надо. Дядя Кузьма обманул их и отправил к соседям. Тех там сейчас быют. Пока они терпят, мы должны успеть...
Тетя Саша трясущимися руками надернула на меня ботинки и шапку, ту самую, которую я выменял у Петьки. Потом, одев на меня пиджачок, она попыталась поднять меня на руки, но не могла осилить.
Из кухни она принесла ухват и, сунув его мне под мышки, поволокла меня в соседний двор, к погребной яме. Несколько мгновений спустя я сидел уже там, глядя на светлый квадрат оставшегося открытым люка. Сверху до меня доносились вопли соседей и беспорядочная стрельба. Где-то подальше раздались глухие взрывы гранат. Погреб от этого содрогнулся, мокрые комочки земли упали мне за ворот.



Прошло еще несколько мгновений, как вдруг донесся до меня пронзительный, раздирающий душу крик Витьки Петухова. - Ты-то заговоришь у нас как миленькая, - кинулись полицаи к тете Саше. Но она не заговорила. Тогда остервеневший полицай ударил тетю Сашу по голове так, что даже я, сидя в глубокой яме соседнего двора, услышал этот неприятный звук. Тетя Саша как-то странно всхлипнула и умолкла.
- Молчать, щенята! Перестреляю! - снова закричал тот же голос полицая, и длинная автоматная очередь застрекотала, смешиваясь с детским плачем. Я давно порывался прийти к ним на выручку. Выдав себя, я избавил бы их от издевательств. Но слабость в руках и ногах не позволяла мне вылезть из ямы.
Тогда я начал стучать лестницей о сруб и кричать насколько позволяли мне больные легкие. Услышав стук, один, какой-то рыжий полицай подскочил к яме, заглянул в люк, сделал в него несильно выстрелов и спустился ко мне.
Когда я очутился наверху, около ямы были уже три, палача. Последнее, что я видел в Ходяковке, это был Витькин труп. Витька лежал у самых ворот с обезображенным лицом с широко раскрытыми потускневшими голубыми глазами. Бычьи глаза полицая еще раз сверкнули передо мной, и тупой удар прикладом в больное плечо лишил меня сознания.
Потом я очутился в знаменитой на всю Курскую область теткинской тюрьме, устроенной оккупантами на сахарном заводе. Там я сначала был приговорен к смертной казни через повешение. Но смерть миновала меня и на этот раз... благодаря случайности. Немцы в спешном порядке формировали очередную партию для работ в Германии, и у них по какой-то причине случился недобор. Так я поехал в концлагерь.



И вот, через 15 лет... Получив повестку, я не знал, который из трех предателей, учинивших над нами расправу, носил фамилию Бондаренко, и беспокоился, что ничего не смогу вспомнить.
После долгой поездки состоялась моя беседа с прокурором, а потом, по правилам ведения следствия, мне должны были показать предателя, для опознания. Он был посажен среди, нескольких человек, сходных с ним по возрасту, росту и цвету волос.
Боясь оплошать я вначале растерялся... Ведь столько лет прошло, и я даже себя плохо помню во время пребывания у него в плену, всё было как в кровавом тумане - подумал я. Всматриваюсь в лица, и что-то неуловимо знакомое мелькает у одного из них…но это ещё не дает мне основания обвинить незнакомого мне человека в таких страшных злодеяниях.
Я прошу следователя, чтобы опознаваемые смотрели не в пол, а на меня... Бычьи глаза с красными прожилками, так часто снившиеся мне многие годы в сопровождении кошмаров, трусливо захлопали веками и остановились, встретившись с моим взглядом. - Вот она, гадина! - вырвалось у меня.
Палач, замучивший десятки патриотов в период оккупации, был опознан более чем ста свидетелями и не ушел от заслуженной кары. Выездная сессия Курского областного суда судила его на месте совершенных преступлений, приговорив к высшей мере наказания - расстрелу." - из воспоминаний партизана Г.Ф.Голованова.

Г.Ф.Голованов в 1942 и в 1947 г.