Последствия октября. ГУЛаг и дети

Ясли и детские комбинаты, приемники-распределители, детские дома и зоны для малолеток — сотни тысяч советских детей родились и выросли в изоляции. Их рожали в товарных вагонах, связывали и насильно кормили горячей кашей, брили наголо, били за хлебные крошки и сажали в тюрьмы за письма арестованным родственникам.

Зоны матери и ребенка

Грудной младенец в следственном изоляторе, запертый в камере вместе с матерью, или отправленный по этапу в колонию — обычная практика 1920-х – начала 1930-х годов. “При приеме в исправительно-трудовые учреждения женщин, по их желанию, принимаются и их грудные дети”, — цитата из Исправительно-трудового кодекса 1924 года, статья 109. “Шурку обезвреживают [С этой целью его выпускают на прогулку только на один час в день и уже не на большой тюремный двор, где растет десятка два деревьев и куда заглядывает солнце, а на узкий темный дворик, предназначенный для одиночек]. Должно быть, в целях физического обессиления врага помощник коменданта Ермилов отказался принять Шурке даже принесенное с воли молоко. Для других он передачи принял. Но ведь то были спекулянты и бандиты, люди гораздо менее опасные, чем СР Шура”, — писала в злом и ироничном письме наркому внутренних дел Феликсу Дзержинскому арестованная Евгения Ратнер, чей трехлетний сын Шура находился в Бутырской тюрьме.

Рожали тут же: в тюрьмах, на этапе, в зонах. Из письма председателю ЦИК СССР Михаилу Калинину о высылке семей спецпереселенцев из Украины и Курска: “Отправляли их в ужасные морозы – грудных детей и беременных женщин, которые ехали в телячьих вагонах друг на друге, и тут же женщины рожали своих детей (это ли не издевательство); потом выкидывали их из вагонов, как собак, а затем разместили в церквах и грязных, холодных сараях, где негде пошевелиться”.

По данным на апрель 1941 года, в тюрьмах НКВД содержалось 2 500 женщин с малолетними детьми, в лагерях и колониях находились 9 400 детей до четырех лет. В тех же лагерях, колониях и тюрьмах было 8 500 беременных женщин, около 3 000 из них — на девятом месяце беременности.

Забеременеть женщина могла и в заключении: будучи изнасилованной другим заключенным, вольным работником зоны или конвоиром...

А вот воспоминания другой узницы, родившейся в ГУЛАГе: “Мать мою, Завьялову Анну Ивановну, в 16–17 лет отправили с этапом заключенных с поля на Колыму за собранные несколько колосков в карман... Будучи изнасилованной, моя мать 20 февраля 1950 года родила меня, амнистий по рождению дитя в тех лагерях не было”. Были и те, кто рожал, надеясь на амнистию или послабление режима.

В яслях дети находились, пока матери работали. На кормление “мамок” водили под конвоем, большую часть времени младенцы проводили под присмотром нянечек — осужденных за бытовые преступления женщин, как правило, имевших собственных детей. Из воспоминаний заключенной Г.М. Ивановой: “В семь часов утра няньки делали побудку малышам. Тычками, пинками поднимали их из ненагретых постелей (для «чистоты» детей одеяльцами их не укрывали, а набрасывали их поверх кроваток). Толкая детей в спинки кулаками и осыпая грубой бранью, меняли распашонки, подмывали ледяной водой. А малыши даже плакать не смели. Они только кряхтели по-стариковски и — гукали. Это страшное гуканье целыми днями неслось из детских кроваток”.

“Из кухни няня принесла пылающую жаром кашу. Разложив ее по мисочкам, она выхватила из кроватки первого попавшегося ребенка, загнула ему руки назад, привязала их полотенцем к туловищу и стала, как индюка, напихивать горячей кашей, ложку за ложкой, не оставляя ему времени глотать”, — вспоминает Хава Волович. Ее дочь Элеонора, родившаяся в лагере, первые месяцы жизни провела вместе с матерью, а затем попала в деткомбинат: “При свиданиях я обнаруживала на ее тельце синяки. Никогда не забуду, как, цепляясь за мою шею, она исхудалой ручонкой показывала на дверь и стонала: «Мамыця, домой!» Она не забывала клоповника, в котором увидела свет и была все время с мамой”. 3 марта 1944 года, в год и три месяца, дочь заключенной Волович скончалась.

Смертность детей в ГУЛАГе была высокой. Согласно архивным данным, собранным норильским обществом “Мемориал”, в 1951 году в домах младенца на территории Норильлага находились 534 ребенка, из них умерли 59 детей. В 1952 году должны были появиться на свет 328 детей, и общая численность младенцев составила бы 803. Однако в документах 1952 года указано число 650 — то есть 147 детей скончались.

Выжившие дети развивались плохо и физически и умственно. Писательница Евгения Гинзбург, некоторое время работавшая в деткомбинате, вспоминает в автобиографическом романе “Крутой маршрут”, что лишь немногие четырехлетние дети умели говорить: “Преобладали нечленораздельные вопли, мимика, драки. «Откуда же им говорить? Кто их учил? Кого они слышали? — с бесстрастной интонацией объясняла мне Аня. — В грудниковой группе они ведь все время просто лежат на своих койках. Никто их на руки не берет, хоть лопни от крика. Запрещено на руки брать. Только менять мокрые пеленки. Если их, конечно, хватает»”.

Свидания кормящих матерей с детьми были короткими — от 15 минут до получаса каждые четыре часа. “Один проверяющий из прокуратуры упоминает о женщине, которая из-за своих рабочих обязанностей на несколько минут опоздала на кормление, и ее не пустили к ребенку. Одна бывшая работница лагерной санитарной службы сказала в интервью, что на кормление ребенка грудью отводилось полчаса или 40 минут, а если он не доедал, то няня докармливала его из бутылочки”, — пишет Энн Эпплбаум в книге “ГУЛАГ. Паутина большого террора”. Когда ребенок выходил из грудного возраста, свидания становились еще более редкими, а вскоре детей отправляли из лагеря в детский дом.

В 1934 году срок пребывания ребенка с матерью составлял 4 года, позже — 2 года. В 1936–1937 годах пребывание детей в лагерях было признано фактором, понижающим дисциплину и производительность труда заключенных, и этот срок секретной инструкцией НКВД СССР снизили до 12 месяцев. “Принудительные отправки лагерных детей планируются и проводятся, как настоящие военные операции — так, чтобы противник был захвачен врасплох. Чаще всего это происходит глубокой ночью. Но редко удается избежать душераздирающих сцен, когда ошалелые мамки бросаются на надзирателей, на колючую проволоку заграждения. Зона долго сотрясается от воплей”, — описывает отправку в детские дома французский политолог Жак Росси, бывший заключенный, автор “Справочника по ГУЛАГу”.

О направлении ребенка в детдом делалась пометка в личном деле матери, однако адрес пункта назначения там не указывался. В докладе наркома внутренних дел СССР Лаврентия Берии председателю Совнаркома СССР Вячеславу Молотову от 21 марта 1939 года сообщается, что изъятым у осужденных матерей детям начали присваивать новые имена и фамилии.

“Будьте осторожны с Люсей, ее отец — враг народа”

Если родителей ребенка арестовывали, когда он уже был не грудным младенцем, его ждал собственный этап: скитания по родственникам (если они остались), детский приемник, детдом. В 1936–1938 годах обычной становится практика, когда даже при наличии родственников, готовых стать опекунами, ребенка “врагов народа” — осужденных по политическим статьям — отправляют в детприемник. Из воспоминаний Г.М. Рыковой: “После ареста родителей мы с сестрой и бабушкой продолжали жить в нашей же квартире. Только занимали мы уже не всю квартиру, а только одну комнату, так как одна комната (папин кабинет) была опечатана, а во вторую еще при нас вселился майор НКВД с семьей. 5 февраля 1938 года к нам явилась дама с просьбой проехать с ней к начальнику детского отдела НКВД, якобы он интересуется, как к нам относилась бабушка и как вообще мы с сестрой живем. Бабушка ей сказала, что нам пора в школу (учились мы во вторую смену), на что эта особа ответила, что подбросит нас на своей машине ко второму уроку, чтобы мы взяли с собой только учебники и тетради. Привезла она нас в Даниловский детприемник для несовершеннолетних преступников. В приемнике нас сфотографировали в анфас и в профиль, прикрепив к груди какие-то номера, и сняли отпечатки пальцев. Больше мы домой не вернулись”.

Дочь репрессированного по “делу Тухачевского” командарма Иеронима Уборевича Владимира, которой в момент ареста родителей было 13 лет, вспоминает, что в детоприемниках детей “врагов народа” изолировали от внешнего мира и от других детей. “К нам не подпускали других детей, нас не подпускали даже к окнам. К нам никого не пускали из близких… Мне и Ветке тогда было по 13 лет, Петьке 15, Свете Т. и ее подруге Гизе Штейнбрюк по 15. Остальные все младше. Были две крошечки Ивановы 5 и 3 года. И маленькая все время звала маму. Было довольно-таки тяжело. Мы были раздражены, озлоблены. Чувствовали себя преступниками, все начали курить и уже не представляли для себя обычную жизнь, школу”.

 В переполненных детприемниках ребенок находился от нескольких дней до месяцев, а затем — этап, похожий на взрослый: “черный ворон”, товарный вагон. Из воспоминаний Альдоны Волынской: “Дядя Миша, представитель НКВД, объявил, что мы поедем в детский дом на Черное море в Одессу. Везли нас на вокзал на «черном вороне», задняя дверь была открыта, и в руке охранник держал наган. B поезде нам велели говорить, что мы отличники и поэтому до конца учебного года едем в Артек”. А вот свидетельство Анны Раменской: “Детей разделили на группы. Маленькие брат с сестрой, попав в разные места, отчаянно плакали, вцепившись друг в друга. И просили их не разъединять все дети. Но ни просьбы, ни горький плач не помогли. Нас посадили в товарные вагоны и повезли. Так я попала в детдом под Красноярском. Как мы жили при начальнице-пьянице, при пьянках, поножовщине, рассказывать долго и грустно”.

Детей “врагов народа” из Москвы везли в Днепропетровск и Кировоград, из Петербурга — в Минск и Харьков, из Хабаровска — в Красноярск.

ГУЛАГ для младших школьников

Как и детприемники, детские дома были переполнены: по состоянию на 4 августа 1938 года у репрессированных родителей были изъяты 17 355 детей и намечались к изъятию еще 5 тысяч. И это не считая тех, кого переводили в детские дома из лагерных деткомбинатов, а также многочисленных беpпризорников и детей спецпереселенцев — раскулаченных крестьян.

“В комнате 12 кв. метров находятся 30 мальчиков; на 38 детей 7 коек, на которых спят дети-рецидивисты. Двое восемнадцатилетних обитателей изнасиловали техничку, ограбили магазин, пьют вместе с завхозом, сторожиха скупает краденое”. “Дети сидят на грязных койках, играют в карты, которые нарезаны из портретов вождей, дерутся, курят, ломают решетки на окнах и долбят стены с целью побега”. “Посуды нет, едят из ковшиков. На 140 человек одна чашка, ложки отсутствуют, приходится есть по очереди и руками. Освещения нет, имеется одна лампа на весь детдом, но и она без керосина”. Это цитаты из донесений руководства детских домов Урала, написанных в начале 1930-х годов.

“Деточаги” или “детплощадки”, как называли в 30-е годы дома ребенка, размещались в почти неотапливаемых, переполненных бараках, часто без кроватей. Из воспоминаний голландки Нины Виссинг о детском доме в Богучарах: “Стояли два больших плетеных сарая с воротами вместо дверей. Крыша текла, потолков не было. В таком сарае помещалось очень много детских кроватей. Кормили нас на улице под навесом”.

О серьезных проблемах с питанием детей сообщает в секретной записке от 15 октября 1933 года тогдашний начальник ГУЛАГа Матвей Берман: “Питание детей неудовлетворительно, отсутствуют жиры и сахар, нормы хлеба недостаточны. В связи с этим — в отдельных детдомах наблюдаются массовые заболевания детей туберкулезом и малярией. Так, в Полуденовском детдоме Колпашевского района из 108 детей здоров только 1, в Широковском — Карагасокского района из 134 детей больны: туберкулезом — 69 и малярией — 46”.

“В основном суп из сухой рыбки корюшки и картошки, липкий черный хлеб, иногда суп из капусты”, — вспоминает детдомовское меню Наталья Савельева, в тридцатые годы — воспитанница дошкольной группы одного из “деточагов” в поселке Маго на Амуре. Дети питались подножным кормом, искали еду в помойках.

Издевательства и физические наказания были обычным делом. “На моих глазах директор избивала мальчиков постарше меня, головой о стену и кулаками по лицу, за то, что при обыске она у них находила в карманах хлебные крошки, подозревая их в том, что они готовят сухари к побегу. Воспитатели нам так и говорили: «Вы никому не нужны». Когда нас выводили на прогулку, то дети нянек и воспитательниц на нас показывали пальцами и кричали: «Врагов, врагов ведут!» А мы, наверное, и на самом деле были похожи на них. Головы наши были острижены наголо, одеты мы были как попало. Белье и одежда поступали из конфискованного имущества родителей”, — вспоминает Савельева. “Однажды во время тихого часа я никак не могла заснуть. Тетя Дина, воспитательница, села мне на голову, и если бы я не повернулась, возможно, меня бы не было в живых”, — свидетельствует другая бывшая воспитанница детдома Неля Симонова.

Контрреволюция и “четверка” по литературе

Еще в 1935 году было опубликовано известное постановление Совнаркома СССР “О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних”, вносившее изменения в Уголовный кодекс РСФСР: согласно этому документу, за кражи, насилие и убийства можно было осуждать детей с 12-летнего возраста “с применением всех мер наказания”. Тогда же, в апреле 1935 года, под грифом “совершенно секретно” вышло “Разъяснение прокурорам и председателям судов” за подписью прокурора СССР Андрея Вышинского и председателя Верховного суда СССР Александра Винокурова: “К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст. 1 указанного постановления, относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел)”.

По данным на 1940 год, в СССР существовало 50 трудовых колоний для несовершеннолетних. Из воспоминаний Жака Росси: “Детские исправительно-трудовые колонии, в которых содержатся несовершеннолетние воры, проститутки и убийцы обоих полов, превращаются в ад. Туда попадают и дети младше 12 лет, поскольку часто бывает, что пойманный восьми- или десятилетний воришка скрывает фамилию и адрес родителей, милиция же не настаивает и в протокол записывают — «возраст около 12 лет», что позволяет суду «законно» осудить ребенка и направить в лагеря. Местная власть рада, что на вверенном ей участке будет одним потенциальным уголовником меньше. Автор встречал в лагерях множество детей в возрасте — на вид — 7–9 лет. Некоторые еще не умели правильно произносить отдельные согласные”.

Как минимум до февраля 1940 года (а по воспоминаниям бывших заключенных, и позже) осужденные дети содержались и во взрослых колониях. Так, согласно “Приказу по Норильскому строительству и ИТЛ НКВД” № 168 от 21 июля 1936 года, “заключенных малолеток” от 14 до 16 лет разрешено было использовать на общих работах по четыре часа в день, а еще четыре часа должны были отводиться на учебу и “культурно-воспитательную работу”. Для заключенных от 16 до 17 лет устанавливался уже 6-часовой рабочий день.

Бывшая заключенная Ефросиния Керсновская вспоминает девочек, оказавшихся с ней на этапе: “В среднем лет 13–14. Старшая, лет 15, производит впечатление уже действительно испорченной девчонки. Неудивительно, она уже побывала в детской исправительной колонии и ее уже на всю жизнь «исправили». Самая маленькая — Маня Петрова. Ей 11 лет. Отец убит, мать умерла, брата забрали в армию. Всем тяжело, кому нужна сирота? Она нарвала лука. Не самого лука, а пера. Над нею «смилостивились»: за расхищение дали не десять, а один год”. Та же Керсновская пишет о встреченных в заключении 16-летних блокадницах, которые рыли со взрослыми противотанковые рвы, а во время бомбежки бросились в лес и наткнулись на немцев. Те угостили их шоколадом, о чем девочки рассказали, когда вышли к советским солдатам, и были отправлены в лагерь.

Заключенные Норильского лагеря вспоминают об испанских детях, оказавшихся во взрослом ГУЛАГе. О них же в “Архипелаге ГУЛАГ” пишет Солженицын: “Испанские дети — те самые, которые вывезены были во время Гражданской войны, но стали взрослыми после Второй мировой. Воспитанные в наших интернатах, они одинаково очень плохо сращивались с нашей жизнью. Многие порывались домой. Их объявляли социально опасными и отправляли в тюрьму, а особенно настойчивым — 58, часть 6 — шпионаж в пользу... Америки”.

Особое отношение было к детям репрессированных: согласно циркуляру наркома внутренних дел СССР №106 начальникам УНКВД краев и областей “О порядке устройства детей репрессированных родителей в возрасте свыше 15 лет”, выпущенном в мае 1938 года, “социально опасные дети, проявляющие антисоветские и террористические настроения и действия, должны предаваться суду на общих основаниях и направляться в лагеря по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД”.

Таких “социально опасных” и допрашивали на общих основаниях, с применением пыток. Так, 14-летний сын расстрелянного в 1937 году командарма Ионы Якира Петр был подвергнут в астраханской тюрьме ночному допросу и обвинен в “организации конной банды”. Его осудили на 5 лет. Шестнадцатилетнего поляка Ежи Кмецика, пойманного в 1939 году при попытке бегства в Венгрию (после того, как Красная Армия вошла в Польшу), во время допроса заставляли сидеть и стоять на табурете по много часов, а также кормили соленым супом и не давали воды.

В 1938 году за то, что “будучи враждебно настроен к советскому строю систематически проводил среди воспитанников детдома контрреволюционную деятельность” был арестован и помещен во взрослую Кузнецкую тюрьму 16-летний Владимир Мороз, сын “врага народа”, живший в Анненском детдоме. Чтобы санкционировать арест, Морозу исправили дату рождения — приписали один год. Поводом для обвинения стали письма, которые в кармане брюк подростка нашла пионервожатая — Владимир писал арестованному старшему брату. После обыска у подростка нашли и изъяли дневники, в которых он вперемежку с записями о “четверке” по литературе и “некультурных” учителях рассуждает о репрессиях и жестокости советского руководства. Свидетелями на процессе выступила та же пионервожатая и четыре воспитанника детдома. Мороз получил три года ИТЛ, но в лагерь не попал — в апреле 1939 года он умер в Кузнецкой тюрьме “от туберкулеза легких и кишок”» [3].

«Это был особый — детский ГУЛАГ

Что в детстве любили,

Что славили мы,

Внезапно разбили Служители тьмы.

[Варлам Шаламов]

Если не вспоминать о прошлом, можно не заметить проявления и повторения тех зловещих дней, в пока еще робких пробах грядущей диктатуры. Неведомо и, вероятно, никогда теперь не узнать, сколько сгинуло, кануло в бездну, исчезло “с поверхности земли” детей десятков народов огромной страны под властью большевиков, умеющих только убивать, в годы красного чекистского террора. Как поначалу ведомство ЧК практиковало повальные расстрелы всех “врагов” коммунизма независимо от возраста, от детей до старцев различных социальных сословий “опасных” для страны советов, так и партийные структуры ВКП (б) распоряжались жизнью и смертью людей, осуществляя повсеместные расстрельные “чистки”, под которые с неблагонадёжными советской власти родителями заодно попали и дети. Начиная с первых расстрелов октября 1917 года, казни детей Царской Семьи в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, расстрелов детей офицеров 86-го пехотного полка, перешедшего к белым в 1919 году в Петрограде, четырех девочек 3–7 лет в Елисаветграде, расстрелов чекистами детей 12–16 лет в Архангельске в 1920-м прозванном “Городом мертвых” и далее повсеместно текли реки крови безвинно убиенных. С намеренно организованного Сталиным Голодомора на Украине, голода в Поволжье, удушения продразверсткой и закрепощения коллективизацией крестьянства, раскрутился кровавый Молох повседневных репрессий по всей стране. Если считается, что Большой террор в основном означен периодом с августа 1937 года по ноябрь 38-го, а далее менее, но стабильно продолжался в перманентной степени, то для детей это были годы постоянного Большого террора. Фактически безостановочный конвейер, переламывающий хрупкие детские жизни в лагерном омуте. С 18-го и 20-х годов вплоть до тех пор, пока вурдалак не был задушен своим ближайшим окружением в собственном кремлевском кабинете в 53-м году. Не счесть загубленных детских душ в аду детского ГУЛАГа страны советов, лишь немного известных поименно, и тьма безымянных, скончавшихся в этапных эшелонах, смертельно замерзших в “ямах”, в ужасных муках умерших от болезней и голода в лагерных бараках, сожженных, утопленных, расстрелянных, без вести пропавших, — чудовищных размеров Холокост сталинского геноцида детей.

• Дети, приговорённые к трем, пяти, восьми, десяти и двадцати пяти годам лагерей, к расстрелу.
• Дети, рожденные в лагерях или на полу грязных вагонов-телятников и в большинстве не выжившие.
• Дети, умирающие в трюмах переполненных барж.
• Дети, сходившие с ума в детских домах.
• Дети в таких условиях ГУЛАГа, которые не выдерживали устоявшиеся мужественные люди. Архивные дела ГУЛАГа не только велись плохо, но и во многих случаях уничтожались. Восстановить историю каждого из репрессированных детей или родившихся в концлагерях невозможно даже частично. Что нечеловеческое они испытали на себе, их мучения и страдания, водоворот личных драм и трагедий, как и при каких обстоятельствах ужасных для них оборвалась их короткая жизнь, представляется только по отдельным фрагментам или отрывочным свидетельствам людей, выживших в сталинском ГУЛАГе, немногочисленным фотоснимкам, лагерным рисункам или едва обнаруженным уцелевшим документам.
• Первые концлагеря большевиков появились в 1918 году.
• Около 3 тысяч подростков, например, находилось непосредственно в лагерях БАМлага, организованного в 1932 году при управлении ГУЛАГ НКВД.
• Василий Богданов в 9-летнем возрасте репрессирован вместе с отцом, матерью, 5-летним братом и 7-месячной сестрой в декабре 1938-го. Жили в г. Псков. Отца после ареста больше не видел и не знает, что с ним случилось, где затерян его след. С мамой, братцем и сестренкой их долго вез куда-то эшелон полностью набитый такими же, как и они, семьями. Декабрьский холод, без еды и воды, непрестанный плач детей. В дороге умерла сестренка. Ночью эшелон остановился на неизвестной станции. 9-летнего Васю с остальными подростками постарше пересадили в другой состав, их грубо с руганью и криками подталкивал вооруженный конвой, злобно лаяли собаки, в вагонах оказались и взрослые мужчины. Маму и младшего брата он видел здесь в последний раз. Снова долгий путь, очередная станция, с которой их на автомашинах доставили в открытое заснеженное поле. На снегу лежали вразброс строительные материалы. Приказали рыть мерзлую землю, раздали кирки, лопаты. Под ночным небом с трудом образовалась длинная траншея, в которую заставили всех лечь. Серым утром крики конвоиров, бешеный лай собак, — всех выволакивают из траншеи-ямы, выстраивают в шеренгу, половина детей замерзли во сне, остались лежать там, где их настигла смерть. Приказали сооружать сарай. Траншея полыхала огнем, конвойные подожгли замерзшие в ней тела, — необходимо было освободить место для следующей партии заключенных. Так в 9 лет мальчишка оказался в Воркутлаге.
• А. И. Солженицын:

— В 1940 г. ГУЛАГ объединял 53 лагеря с тысячами лагерных отделений и пунктов, 425 колоний, 50 колоний для несовершеннолетних, 90 “домов младенца”. Но это официальные данные. Истинные цифры нам неизвестны. О ГУЛАГе тогда не писали и не говорили. Да и сейчас часть информации считается закрытой... 7 июля 1941 г. — через четыре дня после пресловутой речи Сталина, в дни, когда немецкие танки рвались к Ленинграду, Смоленску и Киеву, — состоялся еще один указ Президиума Верховного совета: судить детей с применением всех мер наказания — даже и в тех случаях, когда они совершат преступления не умышленно, а по неосторожности.

• “Мамочкино кладбище”, место захоронения детей узников Карлага. Мария Барковская:

— Детей очень много умирало. В холодном коридоре стояло несколько бочек, куда трупики мертвых детей складывали, и там бегали крысы и часто грызли эти окоченевшие трупики.

• Ефросиния Антоновна Керсновская о детях, встретившихся на ее гулаговском пути:

— Мало ли что я невиновна! Но дети? У нас в Европе они были бы “детьми”, но здесь... Могли ли Валя Захарова восьми лет и Володя Турыгин, чуть постарше, работать кольцевиками в Суйге, то есть носить почту, проходя туда и обратно 50 км в день — зимой, в пургу? Дети в 11–12 лет работали на лесоповале;

— в 1941 г. оказалась на пароходе “Ворошилов” среди азербайджанских “преступников”.  Тут женщины и дети. Три совершенно древних старухи, восемь женщин в расцвете сил и около тридцати детей, если эти лежащие рядками обтянутые желтой кожей скелеты можно считать детьми. За время пути уже умерло 8 детей. Женщины причитали: — Я говорил начальник: дети умирать — смеялся! Зачем смеялся... На нижних полках рядками лежали маленькие старички с ввалившимися глазами, заостренными носиками и запекшимися губами. Я смотрела на ряды умирающих детей, на лужи коричневой жижи, плещущейся на полу. Дизентерия. Дети умрут, не доехав до низовьев Оби, остальные умрут там. Там же, где Томь впадает в Обь на правом берегу, мы их похоронили. Мы, — потому что я вызвалась рыть могилу. Странные это были похороны... Я впервые видела, как хоронят без гроба, не на кладбище и даже не на берегу, а у самой кромки воды. Подняться выше конвоир не разрешил. Обе матери опустились на колени, опустили и положили рядышком сперва девочку, затем мальчика. Одним платком прикрыли лица, сверху — слой осоки. Матери стояли, прижимая к груди свертки с застывшими скелетиками детей, и застывшими от отчаяния глазами смотрели в эту яму, в которую сразу же стала набираться вода;

— встречались среди жителей ГУЛАГа и дети блокадного Ленинграда, — “Эти дистрофики — совсем еще дети, им 15–16 лет...”; Уже будучи в Норильске и попав в хирургическое отделение больницы, Ефросиния Антоновна видела следы совместного содержания и “воспитания” малолеток и рецидивистов: — Две палаты бронировали для лечения сифилиса. Все больные были совсем еще мальчиками и должны были пройти хирургическое лечение заднего прохода, суженного зарубцевавшимися сифилитическими язвами.

• “Воспитанию” подвергались также молодые девушки и девочки. Вот строки из датированного 1951 г. письма заключенной Е. Л. Владимировой, бывшего литературного работника газеты “Челябинский рабочий”:

— Пребывание в советских лагерях калечило женщину не только физически, но и нравственно. Человеческое право, достоинство, гордость — все было уничтожено. В лагерях во всех банях работали мужчины-уголовники, баня для них — развлечение, они же производили “санобработку” женщин и девочек, сопротивляющихся заставляли силой.

• Воспоминания бывших политзаключенных Норильлага, которых и в 1946 г. привозили на кораблях в Дудинку вместе с “малолетками”:

— Наш этап из Усольлага (было много малолеток) прибыл в Норильский лагерь в августе 1946 г. Доставили на барже вместе с японскими военнопленными, как сельдей в бочке. Сухой паек — на три дня кило шестьсот пятьдесят хлеба и три селедки. Большинство из нас все съели сразу же. Воды не давали: конвойные “объяснили” — нечем зачерпнуть из-за борта, и мы лизали деревянную обшивку, свой пот. По дороге многие умерли.

• Норильскую детскую колонию, как вспоминает Нина Михайловна Харченко, расформировали после бунта “малолеток” (для кого-то он закончился смертельным исходом). Часть детей перевели в лагерь для взрослых, а часть вывезли в Абакан. А почему случился бунт? Да потому что “бараки напоминали скотные дворы... жили впроголодь”.
• В Гулаге были и дома младенца. В том числе и на территории Норильлага... смертность была очень высокой. Выжить в таких условиях можно было только чудом.
• Хава Владимировна Волвович:

— Дети, которым полагалось сидеть, ползать и ходить, лежали на спинках, поджав ножки к животу, издавали странные звуки похожие на голубиный стон, они даже не плакали, а как-то по-стариковски кряхтели. Это был дом смерти младенца. Дети пытались выжить несмотря ни на что, но таких, выживших, было очень немного.

• “В изоляторе долго умирала 5-месячная девочка, которую прозвали «Пиковой дамой». У младенца было лицо умной ироничной 80-летней старухи, только после смерти, отмучившись, она снова стала ребенком”.
• Почти у всех детей малокровие, также и глубокая умственная отсталость. В туберкулезных, трахомных изоляторах содержали детей больных туберкулезом, трахомой, они десятками умирали на глазах живых сверстников, их голеньких, как поросят клали где-то в сарае, а ближе к весне сжигали...
• Дети находились не только непосредственно в Норильске. Был в нескольких десятках километров от поселка штрафной изолятор Калларгон (там же и расстреливали). Начальник лагеря мог определить туда заключенного на срок до 6 месяцев. Дольше на штрафном пайке, видимо не могли протянуть — “отправлялись под Шмитиху”, то есть на кладбище.
• Были дети и на так называемом Урановом полуострове — в “Рыбаке”, особом секретном лагере, который не был обозначен даже на специальных картах НКВД — видимо, в целях конспирации. Вспоминает Л. Д. Мирошников, бывший геолог НИИИГА (21-е управление МВД СССР):

— В спешном темпе к концу полярной ночи привели пятьсот заключенных. Никакого специального отбора перед их отправкой в секретный лагерь НКВД не проводили, поэтому среди каторжан “Рыбака” были даже подростки — рассказывают о некоем парне по имени Прохор, который попал в лагерь прямо со школьной скамьи, после драки с сыном секретаря райкома. Прохор досиживал пятилетний срок, когда его выдернули из лагеря и этапировали на “Рыбак”. Прохору после отбытия своего пятилетнего срока не суждено было вернуться домой. Остаться в живых после работы на секретном объекте было невозможно. Часть заключенных умерли от лучевой болезни, а других по окончании работ погрузили на баржи и утопили... До сих пор неизвестна точная цифра умерших в Норильске детей» 

Библиография:

1. (207) По страницам истории: ГУЛАГ... детский http://poxe.ru/other/1166333210-po-stranicam-istorii-gulag...-detskijj....html

2.(207) Воспоминания детей ГУЛАГА http://maxpark.com/community/1805/content/2035045

3. (207) Дети в сталинских лагерях http://elcielo.beon.ru/3658-375-deti-v-stalinskih-lagerjah.zhtml(

4.  1937 г. — Дети террора — Исторические хроники с Николаем Сванидзе http://tvkultura.ru/article/show/article_id/102243/brand_id/48403/type_id/2

5.(207) Дарья Виолина и Сергей Павловский — документальный фильм «Дольше жизни». О детях репрессированных родителей, которые выросли за колючей проволокой (лагерь АЛЖИР). С 38-го по 52-й годы там содержали жен и детей тех, кого советская власть причисляла к изменникам родины http://amlpageslubitel.mybb2.ru/viewtopic.php?t=4764

6.(207) 2-й Храм-на Скале «Aml Pages» https://rus.azattyq.org/a/GULAG_closed_50_years_ago/1938789.html