Как яркие звезды сияют на церковном небосклоне святые царственные страстотерпцы. Тех, кто их презирал, гнал и мучил при жизни, было много; тех, кто почитает и любит ныне, - вероятно, еще больше. Но очень мало было тех, кто оказывал им свою любовь во время их уничижения, и еще меньше - тех, кто решился сам разделить с ними их крест. Их имена должны быть золотыми буквами начертаны в нашей памяти.
Первое испытание на верность
Анна Степановна Демидова
В феврале 1917 года в России произошла революция. По воспоминаниям современников, среди ближайшего окружения императора в те дни началась «настоящая оргия трусости». Одни спешно покидали дворец, другие отпарывали со своих погон императорские инициалы. Сын доктора Евгения Боткина Глеб впоследствии вспоминал: «Люди, которые всего лишь несколько дней назад выставляли напоказ свои монархические убеждения, сейчас уверяли каждого в своей верности революции и осыпали оскорблениями императора и императрицу, говорили о Его Величестве "полковник Романов" или просто "Николай"». Однако среди приближенных были и те, кто остался верным своему государю, присяге, долгу чести и веры.
8 марта 1917 года государыне было объявлено об ее аресте, а также о том, что все придворные и слуги свободны покинуть царскую семью. На принятие решения давалось два дня. Повар Иван Михайлович Харитонов, несмотря на то что у него была большая семья, сразу же заявил, что остается при императоре. Так же поступили Анна Степановна Демидова и помощник дядьки цесаревича Клементий Григорьевич Нагорный.
Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова в последних числах февраля выехала к тяжело больной сестре в Кисловодск, однако, узнав о произошедших в Петрограде событиях, спешно вернулась в Царское Село. Она прибыла в Александровский дворец лишь за несколько часов до того, как он стал тюрьмой. В дневнике она записала: «Слава Богу, я успела приехать вовремя, чтобы быть с ними».
Гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков
На следующий день, 9 марта, в Царское Село возвратился государь. Его сопровождал единственный человек из всей его многочисленной свиты - гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков. Встречавший их на вокзале полковник Е. С. Кобылинский впоследствии рассказывал: «Я не могу забыть одного явления, которое я наблюдал в то время. В поезде с государем ехало много лиц свиты. Когда государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо проникнутые чувством страха, что их узнают». Император быстро вышел из вагона, не глядя ни на кого, прошел по перрону и сел в ожидавший его придворный автомобиль. Лишь один верный князь Долгоруков последовал за ним, разместившись рядом в машине...
«Если бы у царя было больше таких дворян...»
В первой половине июля 1917 года на заседании Временного правительства было принято решение о перевозе царской семьи в Тобольск.
«Будущее больше не страшит, не беспокоит»
За два дня до отъезда Анастасия Гендрикова сделала в своем дневнике такую запись: «Будущее больше не страшит, не беспокоит. Я так чувствую и так доверяюсь тому (и так это испытала на себе), что по мере умножения в нас страданий Христовых, умножится Христом и утешение наше».
Граф Илья Леонидович Татищев
Вместе с царской семьей должен был ехать обер-гофмаршал Высочайшего двора граф П. К. Бенкендорф, однако из-за болезни жены он не смог отправиться в тобольскую ссылку. Государь предложил сопровождать его генерал‑майору К. А. Нарышкину, на что тот попросил дать ему 24 часа на размышление. Услышав это, император отказался от его дальнейших услуг и сделал аналогичное предложение графу Татищеву, на которое тот сразу же с радостью согласился. Позднее Илья Леонидович так объяснил мотивы своего поступка: «Было бы нечеловечески черной неблагодарностью за все благодеяния идеально доброго государя даже думать над таким предложением; нужно было считать его за счастье». Генерал Винберг впоследствии писал: «Если б у русского царя было больше таких дворян, как Татищев, то не только не смогла бы революция оказать своего губительного действия на нашу Родину, но самой революции не было бы». Думается, что эти слова вполне можно отнести и ко всем остальным верным царским слугам.
Каждый из подданных, как мог, старался помогать царственным страдальцам. Василий Александрович Долгоруков вместе с доктором Боткиным неоднократно ходатайствовали о том, чтобы царственным узникам предоставили более свободный режим и разрешили им прогулки по городу. Многократно обращался князь с просьбами о денежной помощи к своему отчиму, графу П. К. Бенкендорфу. Повар Иван Михайлович Харитонов, когда начал ощущаться недостаток в средствах, стал ходить к богатым купцам и просить товары в долг. Клементий Григорьевич Нагорный, который к тому времени стал, взамен А. Е. Деревенко, дядькой цесаревича, особенно много делал для Алексея Николаевича: он участвовал во всех его играх и затеях, постоянно дежурил при нем во время приступов его болезни, носил в случае необходимости на руках. Анна Степановна Демидова, как прежде, неустанно служила императрице.
«Господь охраняет от отчаяния...»
Передача семьи Романовых Уралсовету. Художник: В.М. Пчелин, 1927 г.
После того как власть захватили большевики, содержание заключенных, хотя и не сразу, значительно ухудшилось. Царской семье выделялось (из их же собственных капиталов!) 4200 рублей на всю семью в месяц (для сравнения: до этого расходы семьи составляли около 20-25 тысяч рублей ежемесячно).
Однако арестованные старались переносить трудности своего положения с большим достоинством, терпением и смирением. О внутреннем состоянии членов царской семьи могут свидетельствовать письма государыни того периода. Так, в одном из них она писала о радости и тишине, которыми Бог наполняет ее душу: «Разве это не чудо! Не ясна ли в этом близость Бога. Ведь горе бесконечное, - все, что люблю, страдает, счета нет всей грязи и страданьям, а Господь не допускает унынья: Он охраняет от отчаянья, дает силу».
Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова
Из писем и воспоминаний современников видно, что и слуги, в особенности доктор Евгений Боткин и графиня Анастасия Гендрикова, старались сохранять в то время мирное устроение души и бодрый, даже радостный дух. «Гендрикова старается быть радостной», - писал князь Долгоруков своей матери. «Гендрикова довольно спокойна, и опустошение ее дома в Петрограде ее не сильно впечатлило», - сообщал он же в другом письме.
Между тем 22 апреля из Москвы прибыл чрезвычайный комиссар ВЦИК Яковлев, для того чтобы вывезти семью из Тобольска. Поскольку наследник был в то время серьезно болен, с ним остались три великих княжны и несколько слуг. Государь, императрица и великая княжна Мария Николаевна вынуждены были покинуть Тобольск. Вместе с ними в неизвестный для них путь отправлялись также князь Долгоруков, доктор Боткин, камердинер Чемадуров, лакей Седнев и Анна Демидова. Сохранилось свидетельство Гиббса о том, что Анне Степановне нелегко было решиться на такой шаг. В вечер перед отъездом она простодушно призналась ему: «Ох, господин Гиббс! Я так боюсь большевиков. Не знаю даже, что они с нами сделают». Однако она нашла в себе силы преодолеть этот страх и разделить судьбу царственных страдальцев до самого мученического конца.
30 апреля, после неоднократной смены маршрута, поезд наконец прибыл в Екатеринбург, причем князь Долгоруков был сразу же отделен от остальных и отправлен в арестный дом № 2 (ныне - здание Центральной городской клинической больницы № 1).
Начало развязки
Царевич Алексей с матросом Нагорным. Могилев, 1910 г.
Вскоре, 20 мая, из Тобольска на пароходе «Русь» выехали и остальные члены царской семьи. Вместе с ними в числе других верных слуг поехали граф И.Л. Татищев, графиня А.В. Гендрикова, дядька цесаревича К.Г. Нагорный, повар И.М. Харитонов.
Известно, что на пароходе комиссар Н. Родионов запирал по ночам цесаревича в каюте, против чего очень протестовал Клементий Григорьевич. Большевики же матроса Нагорного просто ненавидели. Больше всех против него настроен был матрос Павел Хохряков. «Иначе и быть не могло, - отмечал впоследствии полковник Кобылинский, -один - "краса и гордость русской революции", а другой - преданный Семье человек, глубоко любивший Алексея Николаевича и им любимый. За это он и погиб...».
23 мая великие княжны, Алексей Николаевич и все, кто их сопровождал, прибыли в красную столицу Урала. Согласно постановлению Уральского областного совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, генерал Татищев, графиня Гендрикова, госпожа Шнейдер и камердинер Волков были арестованы и прямо из поезда отправлены в арестный дом. Графиню Гендрикову и госпожу Шнейдер поместили в общую больничную камеру - обе женщины были больны. Рядом с арестным домом находилась действовавшая еще в то время Симеоновская церковь-школа. Узников водили в нее каждое воскресенье, причем служили там и заключенные священники. Богослужения проходили благоговейно и торжественно, многие плакали.
Клементий Григорьевич Нагорный вместе с немногими слугами был допущен к царской семье. Он до конца оставался заботливым слугой и отважным телохранителем юного цесаревича. Защищая интересы Алексея Николаевича, он требовал оставить тому не одну, а две пары сапог, чтобы мальчик имел возможность сменить обувь, если она намокнет; превозмогая собственную усталость, с усердием и любовью служил цесаревичу днем и ночью, когда тот болел. Когда помощник коменданта дома Ипатьева Мошкин хотел было забрать себе висевшую над кроватью наследника золотую цепочку с крестиками и образками, Клементий вместе с Иваном Седневым остановили вора. Мошкин им этого не простил: всего через четыре дня после приезда царских детей в Екатеринбург обоих слуг арестовали и заключили в тюрьму. 28 июня их расстреляли с группой заложников. Незадолго до этого, 10 июня, были убиты Василий Александрович Долгоруков и Илья Леонидович Татищев.
Ипатьевский дом
Дом Ипатьева после расстрела Царской Семьи
Слугам предложили покинуть арестованных, но никто на это не согласился
Царским слугам, остававшимся в доме Ипатьева, большевики снова предложили покинуть арестованных, но никто на это не согласился. Чекист И. И. Родзинский впоследствии рассказывал: «Вообще, одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех, в частности, даже дочерям предлагали уехать. Но все отказались».
Условия жизни в доме Ипатьева были несравненно более тяжелыми, чем в Тобольске. Здание обнесли двумя высокими дощатыми заборами, окна замазали белилами. Караульные вели себя грубо и разнузданно. В любое время они имели доступ во все комнаты, а в спальне великих княжон была даже снята дверь. Вообще, над юными царевнами постоянно всячески издевались: к ним приставали с самыми непотребными шутками, «сопровождали» их, когда те шли в уборную и обратно, в их присутствии нецензурно ругались.
Пищу царственным узникам доставляли из столовой, часто несвоевременно и один раз в день. Были случаи, когда приносили только то, что оставалось от комиссаров и солдат. Трапезы проходили за столом без скатерти, иногда на семь человек подавалось пять ложек. Порой во время обеда подходил какой-нибудь красноармеец, лез ложкой в миску с супом и говорил: «Вас все-таки еще ничего кормят». Иван Михайлович Харитонов, придворный повар, чем мог, старался исправить положение. Он сумел отремонтировать дымившую ранее плиту и сам стал готовить, насколько это было возможно, питательную и вкусную еду.
Все чувствовали себя одной большой семьей
В условиях заключения все чувствовали себя как бы одной большой семьей - вместе трудились, вместе ели и отдыхали. Молились также вместе. Согласно показаниям бывших охранников дома Ипатьева, все узники вставали около 8-9 часов утра, «собирались в одну комнату и пели там молитвы».
На пороге Царствия Небесного
Доктор Евгений Сергеевич Боткин
В столь тяжелом положении только вера, как писал Пьер Жильяр, «очень сильно поддерживала мужество заключенных. Они сохранили в себе ту чудесную веру, которая уже в Тобольске вызывала удивление окружающих и давала им столько сил и столько ясности в страданиях. Они уже почти порвали с здешним миром».
От имени членов августейшей семьи доктор Боткин обращался к коменданту Авдееву с просьбой о совершении богослужений, однако за все время были получены разрешения лишь на пять служб. Для их совершения приглашались клирики екатеринбургского Екатерининского собора. Последнее богослужение состоялось 14 июля 1918 года - за два дня до убийства. Когда диакон запел «Со святыми упокой», то государь, а вслед за ним и все присутствовавшие, опустились на колени.
Слуги приняли мученическую кончину вместе с царской семьей
Слуги до конца остались верными святым царственным страстотерпцам и вместе с ними приняли мученическую кончину. В ночь с 16 на 17 июля, в канун праздника святого князя Андрея Боголюбского, все они были зверски убиты в подвале Ипатьевского дома.
Вскоре приняли страдальческую кончину графиня Анастасия Васильевна Гендрикова и гоф-лектриса Екатерина Адольфовна Шнейдер: они были убиты в Перми в ночь на 4 сентября. «Анастасия Васильевна Гендрикова, как глубоко религиозный человек, не боялась смерти и была готова к ней, - писал генерал М. К. Дитерихс. - Оставленные ею дневники, письма свидетельствуют о полном смирении перед волей Божьей и о готовности принять предназначенный Всевышним Творцом венец, как бы тяжел он ни был. Она убежденно верила в светлую загробную жизнь и в Воскресение в последний день, и в этой силе веры черпала жизненную бодрость, спокойствие духа».
Преданные слуги царственных страстотерпцев до конца сохранили в своем сердце любовь и верность царской семье. Разделив с ней все скорби и тяготы заключения, особенно сблизившись с царственными страстотерпцами в тот период, они прониклись и их высоким духовным настроением. Благодаря этому, верим, и ныне они также вместе с ними светло радуются в Царствии Небесном.
Наталья Стукова,
сотрудник Александро-Невского Ново-Тихвинского монастыря
и комиссии по канонизации святых Екатеринбургской митрополии
Комментарии (0)