О жизни Павла Ефимовича можно было снять добротный блокбастер. И в нем было бы все для кассового триумфа: нищее детство героя, две войны, любовь могущественной женщины, трусость, массовые убийства, впечатляющая карьера, обвинение в шпионаже, смертный приговор и реабилитация. Дыбенко прожил яркую, хотя и неоднозначную жизнь. В его честь установлены памятная доска и мемориальная стела, его именем названы улицы, а в 1969 и 1989 году были выпущены марки с изображением Павла Ефимовича.
С детства за революцию!
Будущий политический и военный деятель родился в феврале 1889 года в небольшом селе Людково, что в Черниговской губернии (сейчас — черта города Новозыбков Брянской области). Его семья не отличалась чем-то примечательным. Родители Павла, по его словам, были обычными батраками. По воспоминаниям Александры Коллонтай, жены Дыбенко, жилище его родителей представляло собой скоромную «хатку», в которой висело множество икон. Исходя из увиденного, она сделала вывод, что ее тесть «вряд ли в душе за советскую власть».
Жизнь Павла не отличалась от жизни его сверстников. Вместе с родителями он с детства начал работать в поле. По его воспоминаниям, «помогал боронить и возить удобрения, пасти скот». Получил он и маломальское образование. Азбуке и счету его обучала поповская дочь. Правда, от идеалов современной педагогики она была далека, поэтому нерадивым ученикам от нее часто доставалось. Причем как морально, так и физически. Вот что вспоминал Дыбенко в автобиографии: «Шести лет был отдан учиться к поповской дочери, которая занятия проводила в холодной кухне, где одновременно помещались телята и молодые овцы. Поповна-учительница в методах воспитания чуть ли не ежедневно применяла рукоприкладство и избиение линейкой…". Та психологическая травма, полученная в детстве, мучила его всю жизнь. А в короткой автобиографии, которую Дыбенко оставил после себя, он чуть ли не прямым текстом во всех своих бедах обвинял «попов». Ненавистью к священнослужителям он оправдывал и свою жестокость по отношению ко всем остальным людям.
Учился Павел Ефимович плохо. Поэтому в трехклассном городском училище задержался дольше, чем одноклассники. Из-за неуспеваемости его оставили на второй год. Однако это не помешало ему принять участие в народных волнениях 1905 года. И вот здесь нестыковка. Известно, что в городском училище он оказался в 1899 году. Даже с учетом низкой успеваемости, закончить его Дыбенко должен был в 1903 или 1904. А вот что написано в автобиографии: «Будучи учеником городского училища в 1905 г., еще не отдавая точного отчета, что именно происходит, принимаю участие в забастовочном движении учеников реального, технического и городского училища, за что привлекался к ответственности стародубским окружным судом. На суде был оправдан».
Это дало повод историкам усомниться в «революционном детстве» Павла Ефимовича. По мнению некоторых исследователей, он специально искажал факты, дабы доказать свою преданность большевикам. Так в современном мире часто поступают футболисты, мечтающие попасть (или уже попавшие) в топ-клуб. На презентации они всегда говорят, что «с детства» болели именно за эту команду. Хотя все прекрасно понимают, что это просто пафосные слова. Наверное, пример не совсем корректен, но все же. Тоже самое произошло и в жизни Дыбенко. Когда его закрутил мощней водоворот событий в стране, ему пришлось говорить, что он «с детства» за революцию. Конечно, многочисленные историки пытались найти хоть какие-то документы, доказывающие причастие Павла к событиям 1905 года. Но ничего не отыскали. Поэтому, повод как минимум усомниться в правдивости написанного, конечно, есть.
Когда Дыбенко исполнилось семнадцать лет, его пристроили на работу в казначейство города Новоалександровска. Здесь работал родственник Павла, который и взял его к себе. Но сделать карьеру в госучреждении у Дыбенко не получилось. По его словам, оттуда он был уволен, поскольку состоял в нелегальной организации. Однако этот факт тоже ставится под сомнение. Поскольку нет ни единого документа, доказывавшего его «нелегальную» деятельность. По мнению исследователей, Павла Ефимовича выгнали из-за халатного отношения к работе.
Оказавшись «на свободе», Дыбенко в 1907 году примкнул к большевистскому кружку. Тогда-то его и взяла на контроль полиция. Павлу Ефимовичу были не к чему проблемы со стражами порядка, поэтому он решил «потеряться» в Прибалтике.
След Павла Ефимовича в 1908 году обнаружился в Риге. Здесь он работал грузчиком в порту и учился на электротехника на специальных курсах. Но так не могло продолжаться долго, учитывая характер девятнадцатилетнего парня. Его тянуло на приключения. Да к тому же, занятость в порту носила сезонный характер. И однажды он остался без работы и без денег.
По воспоминаниям знакомых Павла, в то время он пытался хоть как-то заработать на жизнь, участвуя в кулачных боях. Поэтому довольно часто Дыбенко возвращался в рабочий барак с разбитыми кулаками и лицом. Но так ли это или нет — точно неизвестно. Вообще, сведений о его жизни в период с 1908 по 1911 годы довольно мало. Зато известно, что в 1911 году Дыбенко старательно уклонялся от призыва в армию. Примерно полгода ему удавалось скрываться, но все же однажды его арестовали. После чего отправили на штрафное судно «Двина», которое несло службу в Балтийском военном флоте. Через некоторое время Дыбенко оказался в рядах учеников минной школы. После этого Павел Ефимович, получив чин унтер-офицера, был отправлен на броненосец «Император Павел Первый» в Гельсингфорс (сейчас — Хельсинки, столица Финляндии). На судне он получил должность корабельного электрика. Здесь же произошла его новая встреча с большевиками. И недолго думая, Дыбенко стал членом подпольной группы.
До 1914 года он вел себя относительно тихо, готовился к демобилизации. Но началась Первая Мировая война, поэтому ему пришлось и дальше «тянуть лямку». Хотя официально Павел Ефимович принимал участие в войне, на деле ему несказанно повезло — он прошел мимо серьезных сражений на воде.
В воспоминаниях «Из недр царского флота к Великому Октябрю», а также в автобиографии, Дыбенко вновь лукавил, стараясь предстать перед читателем в качестве настоящего героя. Поэтому в своих литературных трудах он называл себя «руководителем восстания матросов». На деле же, никакого масштабного восстания не было. Дыбенко подбил на ночную сходку несколько сослуживцев, чтобы выкрикнуть пару-тройку антиправительственых лозунгов. Когда об этом инциденте узнало начальство, последовали аресты наиболее активных матросов. Не избежал наказания и Павел Ефимович. Первым делом его списали с броненосца, после чего определили в добровольческий батальон. В его составе Дыбенко в 1916 году и отправился под Ригу. Здесь ему все же пришлось повоевать. Но вскоре произошел очередной инцидент — начальство узнало о его антивоенной агитации среди сослуживцев. На сей раз Павлу Ефимовичу не удалось избежать тюремного заключения. Весной все того же 1916 года его на пару месяцев определили в военно-исправительную тюрьму в Гельсингфорсе. На столь короткое время Дыбенко смог взять себя в руки и поэтому его освободили, как только срок наказания подошел к концу. Более того, не остался Павел Ефимович и без работы. Едва он оказался на свободе, как его назначили на должность баталера (отвечал за продовольственное, вещевое и прочее снабжение) одного из военно-транспортных кораблей. находившихся в порту Гельсингфорса. Немного обжившись на новом месте, Дыбенко взялся за старое — начал вести подпольную революционную деятельность среди сослуживцев.
Несмотря на это, однажды ему удалось «отличиться». Когда немцы стали прорываться к Петрограду, Павел Ефимович… нет, не возглавил добровольческий морской батальон, который был брошен на ликвидацию угрозы. Вместо этого Дыбенко сумел уговорить несколько сотен матросов, а также солдат вообще не участвовать в сражениях. Из-за этого батальон быстро расформировали, многих арестовали. Сухим из воды удалось выйти, пожалуй, лишь Дыбенко. Он неожиданно «заболел» и оказался в госпитале. «Чудесное выздоровление» произошло лишь спустя пару месяцев, когда ситуация вокруг демарша матросов немного утихла. Вернувшись на фронт, Павел Ефимович был приговорен к сорока дням гауптвахты. Можно сказать, что он легко отделался.
С началом Февральской революции Павел Ефимович оказался в водовороте событий, то есть, на своем месте. Он прекрасно понимал, что ситуация в стране сейчас самая благоприятная для человека его склада ума и характера.
Под надежным крылом
Когда началась Февральская революция, Павел Ефимович отметился в вооруженном восстании в Петрограде. А в марте он стал депутатом Гельсингфорсского Совета депутатов армии, флота и рабочих. Дальше – больше. Уже в следующем месяце Дыбенко стал председателем ЦК Балтийского флота. Первым делом он, конечно, открыто признал, что Временное правительство являлось главным в стране. И, соответственно, обязался исполнять волю новой власти. Однако вскоре Дыбенко отрекся от своих слов. Он вместе с Антоновым-Овсеенко поучаствовал в антиправительственном выступлении в июле 1917 года. Временное правительство с тем мятежом сумело справиться.
Октябрь 1917 года оказался для Дыбенко одним из важнейших месяцев в его жизни. И свой шанс Павел Ефимович не упустил. Он успел принять участие в сражении с германским флотом у острова Даго, стал командиром матросской армии, отдал приказ «Авроре» открыть огонь. Карьера Дыбенко начала активно устремляться вверх. Конечно, большевики по достоинству оценили вклад Павла Ефимовича в общее дело, но был, как говорится, один нюанс. На самом-самом верху, где обитала партийная элита, у Дыбенко находился могущественный покровитель – Александра Михайловна Домантович, в замужестве - Коллонтай. Именно она всеми силами старалась продвинуть по карьерной лестнице своего «матросика». Благодаря стараниям Коллонтай, Дыбенко уже в конце октября стал членом Коллегии по военно-морским делам. А спустя лишь месяц, Ленин назначил «матросика» Народным комиссаром по морским делам.
Дыбенко, конечно, потерял ощущение реальности. Вряд ли он мог представить, что весенняя встреча с Александрой Михайловной обернется для него настолько щедрым подарком судьбы. Она поразила его своим умом и разговорами о свободе и неподчинении властям. Матросы слушали ее, буквально открыв рты от восторга. Не устоял и Павел Ефимович. После агитационной речи, он подхватил женщину и на руках пронес ее по трапу. С этого и начался их революционный роман. Александра Михайловна сделала запись в своем дневнике о встрече с Дыбенко: «рассеянно оглядывался вокруг, поигрывая неразлучным огромным револьвером синей стали».
Получив неограниченную власть и чувствуя за собой силу, Дыбенко, что называется, раскрылся. Ему были не интересны причины своего столь стремительного возвышения. А ведь Владимир Ильич прислушался к Коллонтай не потому что Дыбенко в полной мере соответствовал адмиральской должности. Точнее, полуграмотный матрос ей полностью не соответствовал, но Ленину это было и ненужно. Конкретно в тот момент ему требовался преданный солдат, который беспрекословно выполнит любой приказ. И эту роль Дыбенко принялся исполнять с кровожадным остервенением. Павел Ефимович, словно волк в овчарне, принялся «резать контру». Он вместе со своими матросами начал расправляться с офицерами флота. Но перед этим они наведались в императорские винные погреба.
По воспоминаниям очевидцев, Дыбенко и его «опричники» кувалдами забивали мичманов и лейтенантов. Старшим офицерам они уготовили другую участь – их топили в ледяной воде, издевались, как могли, не позволяя выбраться из-подо льда. По приблизительным подсчетам, в той резне было убито несколько сотен человек. Когда бойня закончилась, Павел Ефимович повесил на себя толстую золотую цепь и принялся кататься на лошадях по плацу, заваленному трупами офицеров.
Единственная женщина среди партийной элиты прекрасно знала о деяниях своего «матросика». Но смотрела на это сквозь пальцы и всячески поддерживала. В своих письмах она часто повторяла: «старайся быть ближе к центру… на глазах».
Вот так описала Дыбенко поэтесса Зинаида Гиппиус: «Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань, жгучий брюнет».
Сохранилось воспоминание о Павле Ефимовиче одного из его матросов: «В полной пропорции с богатырским сложением он обладал массивными руками, ногами, словно вылитыми из чугуна. Впечатление дополнялось большой головой с крупными, глубоко вырубленными чертами смуглого лица с густой курчавой бородой и вьющимися усами. Темные блестящие глаза горели энергией и энтузиазмом, обличая недюжинную силу воли».
А это – отрывок из дневника Коллонтай: «Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа, сердце, воля, энергия. Я верю в Павлушу и его Звезду. Он – орел. Люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем «жестокого, страшного Дыбенко…»». Эту запись она сделал в «романтическом» 1917 году. Спустя пару лет, Александра Михайловна изменила свое мнение об «орле» и написала: «Дыбенко несомненный самородок, но нельзя этих буйных людей сразу делать наркомами, давать им такую власть. Они не могут понять, что можно и что нельзя. У них кружится голова».
Но это прозрение произойдет лишь в 1919 году. Пока же перед Дыбенко были открыты все двери, и он наслаждался своей неимоверной властью.
Продолжение следует…
Автор: Павел Жуков
«Матросский Наполеон»
Когда вспыхнул мятеж Керенского и Краснова, Дыбенко оказался в центре событий. Та попытка восстановить власть Временного правительства провалилась. В два часа ночи Троцкий от имени Совнаркома отправил телеграмму в Петроград: «Попытка Керенского двинуть контрреволюционные войска на столицу революции получила решающий отпор. Керенский отступает, мы наступаем. Солдаты, матросы и рабочие Петрограда доказали, что умеют и хотят с оружием в руках утвердить волю и власть демократии. Буржуазия старалась изолировать армию революции, Керенский пытался сломить её силой казачества. И то, и другое потерпело жалкое крушение… Революционная Россия и Советская власть вправе гордиться своим Пулковским отрядом, действующим под командой полковника Вальдена».
Провал мятежа исследователь Васильев объяснил так: «Заранее обречённый на поражение поход казаков Краснова наглядно показал всей России слабость армии, колоссальный раскол нации и полную деморализацию всех здоровых сил, способных, но не желающих сражаться. Усталость от войны, социалистическая пропаганда, проблемы с железнодорожным транспортом, недоверие, а порой и ненависть к столь непопулярному А.Ф.Керенскому, — это лишь немногие причины поражения антибольшевистского похода на Петроград».
Кстати, сам Павел Ефимович после победы часто хвастал, что «лично арестовывал атамана Краснова».
Вообще, то время стало для Дыбенко своеобразным «звездным часом». В конце ноября 1917 года Ленин обязал Дыбенко заняться проблемой Учредительного собрания. Собственно, Павел Ефимович получил приказ разогнать «учредиловку». Для этого Дыбенко собрал несколько тысяч матросов. Вообще, этой армии хватило бы, чтобы покончить не только с Учредительным собранием, но и с партией Владимира Ильича. Возможно, такие мысли и закрадывались в голову Павла, но он не отважился.
Когда в начале января 1918 года улицы Петрограда хлынули десятки тысяч демонстрантов, состоявших из рабочих, интеллигенции и гарнизонных солдат, Дыбенко оказался в гуще событий. Народ требовал демократии и передачи власти Учредительному собранию. Павел Ефимович лично отдал приказ своим матросам открыть огонь из пулеметов по демонстрантам на углу Невского и Литейного проспектов. А депутатов Учредительного собрания Шингарева и Кокошкина, которые ранее занимали должности министров во Временном правительстве, матросы достали в больнице. Здесь же их и закололи штыками.
После ликвидации «учредиловки», Дыбенко получил огромную силу и власть. Он стал настолько могущественным, что его начала всерьез опасаться верхушка партии. Его называли «матросским Наполеоном» и считали чужаком, случайно затесавшимся в партийную элиту. И для контроля за «матросиком» к нему приставили Федора Раскольникова, тоже, кстати, «матросика».
Раскольников, мягко говоря, негативно относился к Дыбенко. И сильно ему завидовал. Как и все, он прекрасно знал, что Павел Ефимович сделал головокружительную карьеру не благодаря гениальному уму или таланту, а пользуясь доступом в постель Коллонтай. Конечно, Федор тоже мечтал там оказаться. Но пошатнуть позиции Дыбенко было сложно. Но Раскольников не сдавался. Он постоянно писал доносы на Дыбенко, обвиняя его в беспробудном пьянстве и спаивании матросов. По словам Раскольникова, Дыбенко таким образом пытался «обрести дешевую популярность».
Но не доносы «верного друга», а характер Дыбенко в 1918 году чуть было не довел его до расстрела. В феврале немецкие войска начали активное наступление. Павел Ефимович в то время командовал отрядом моряков под Нарвой.
Несмотря на то, что в Бресте тем временем шли переговоры, немцы хотели добить истерзанного противника. Военные неудачи сделали бы большевиков более сговорчивыми, а значит, сепаратный мир мог быть подписан быстрее и без каких-либо требований. Понятно, что Ленина немцы свергать не собирались. Им было достаточно его просто прижать к ногтю.
Павел Ефимович, едва оказавшись под Нарвой, начал гнуть свою линию. Первым делом он отказался от помощи начальника оборонного участка Парского, надменно заявив ему, что «будем воевать самостоятельно». Но самонадеянность подвела Дыбенко. В битве под Ямбургом он потерпел поражение. И сбежал, прихватив с собой остатки отряда. Тем самым Нарва, которая прикрывала столицу, оказалась без защиты. По воспоминаниям Парского «оставление Нарвы произошло преимущественно потому, что не было общего руководства и связи в действиях, оттого, что слабо или даже вовсе почти неподготовленные отряды водили в бой неумело и они несли излишние потери (больше других потерпели матросы); наконец, на настроение войск оказало, по-видимому, известное влияние и создавшееся тогда положение как бы между войной и миром, что волновало людей и способствовало уменьшению их стойкости».
Владимир Ильич Ленин в передовице «Правда» от двадцать пятого февраля 1918 года писал: «Эта неделя является для партии и всего советского народа горьким, обидным, тяжелым, но необходимым, полезным, благодетельным уроком». Затем упомянул о «мучительно-позорном сообщении об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию, о неисполнении приказа уничтожить все и вся при отступлении; не говоря уже о бегстве, хаосе, близорукости, беспомощности, разгильдяйстве».
Дыбенко со своими матросами отступил к Гатчине. И здесь их разоружили в начале марта. Спустя короткое время его исключили из РКП (б) и лишили всех постов. Это решение было принято на IV-м съезде Советов. Затем и вовсе арестовали. Список обвинений был впечатляющим: сдача Нарвы, бегство с позиций, неподчинение командованию боевого участка, пьянство, нарушение дисциплины и так далее. Самым страшным для Дыбенко в этой ситуации оказалось то, что за него впервые не вступилась Коллонтай. Но сделала это Александра Михайловна не по своей воле, она просто в тот момент была бессильна помочь своему «орлу». Дело в том, что она выступала против заключения Брестского мира. Пошла, так сказать, в разрез с решением партии. Такое не прощали даже самым приближенным. Поэтому ее убрали со всех постов, в том числе из ЦК партии. Понятно, что Александра Михайловна не могла вечно находиться в политической опале, но требовалось достаточное количество времени, чтобы ситуацию успокоилась.
Правда, надолго ее не хватило. Когда угроза расстрела «матросика» стала очевидной, Коллонтай все же бросилась на его спасение. Она лично обращалась к Троцкому, Крыленко, Крупской и даже Ленину. Но у всех отношение к Дыбенко было отрицательное. Некоторые даже с нескрываемым цинизмом и ехидством интересовались: «А кто вы такая будете подследственному?»
Александра Михайловна находилась в подавленном состоянии. В своем дневнике она даже оставила запись, что готова вместе с Дыбенко «взойти на эшафот». Но эту мысль она быстро откинула, заменив ее на желание организовать матросское восстание. Но до этого дело не дошло, хотя они были согласны открыть огонь по Кремлю. Кто-то посоветовал ей узаконить отношения с Дыбенко, мол, у законной жены шансов его спасти все же больше, чем у банальной любовницы. Создать законную семью для Коллонтай было настоящим предательством своих же собственных принципов и убеждений. И она отказалось от всего, во что верила ради «матросика». В газетах появились заметки о браке Коллонтай и Дыбенко. Правда нигде не говорилось о том, что эта советская ячейка общества являлась фиктивной, а Павел Ефимович вообще вряд ли знал, что неожиданно стал мужем.
Став законной женой, Александра Михайловна смогла взять Дыбенко на поруки до суда. Она лично пообещала, что ее муж не покинет столицу. По воспоминаниям очевидцев, когда матросы узнали об освобождении своего лидера, гуляли два дня. Конечно, вместе с Дыбенко. Причем свою жену он на праздник не позвал. А затем и вовсе исчез из столицы. Когда Коллонтай узнала о предательстве Дыбенко, сбежала в Петроград, боясь ареста. Газеты, словно соревнуясь друг с другом в остроумии, в красках описывали детали побега «матросика». Одни приписывали ему кражу огромных денег, другие – многочисленные убийства.
Правительство, надо отдать ему должное, пыталось мирно урегулировать ситуацию. Но Дыбенко реагировал агрессивно. Николай Крыленко, который вел дело против Павла Ефимовича, все же однажды сумел с ним связаться и объявил об аресте. А в ответ услышал: «еще не известно, кто и кого будет арестовывать».
Спрятавшись в Самаре, Дыбенко развернул мощную кампанию в защиту себя любимого. И, чувствуя поддержку, вел себя нагло даже с Лениным, напоминая ему о «немецком золоте». Во время суда он выступил с речью, написанной Коллонтай: «Я не боюсь приговора надо мной, я боюсь приговора над Октябрьской революцией, над теми завоеваниями, которые добыты дорогой ценой пролетарской крови. Помните, робеспьеровский террор не спас революцию во Франции и не защитил самого Робеспьера, нельзя допустить сведения личных счетов и устранения должностного лица, не согласного с политикой большинства в правительстве… Нарком должен быть избавлен от сведения счетов с ним путем доносов и наветов… Во время революции нет установленных норм. Все мы что-то нарушали… Матросы шли умирать, когда в Смольном царила паника и растерянность…». Суд Дыбенко выиграл, расстрел отменялся. После окончания заседания матросы вынесли своего героя на руках. Павел Ефимович, одержав одну из самых важных побед в своей жизни, окунулся в пьянство. А что Александра Михайловна? Она страдала и переживала, прекрасно понимая, что ее «орел», развлекается в самых злачных притонах Москвы.
Их брак продержался лишь несколько лет. Павел Ефимович старательно избегал жены, предпочитая с ней вовсе не видеться. А когда он сбежал в Орел, Коллонтай дала слово Ленину порвать с «недостойным субъектом».
Верный пес революции
У Владимира Ильича было много причин расстрелять Дыбенко. Он даже не скрывал своего негативного отношения к «матросику», но считал его нужным и верным псом. Поэтому по осени Павла Ефимовича отправили на границу между РСФСР и на тот момент независимой Украиной. Ему поручили важное и ответственное задание — собрать достаточное количество сил, чтобы присоединить украинские земли. Но вот высокую должность Дыбенко не дали, он стал «всего лишь» командиром батальона. Затем на короткое время занял место комиссара, но карьерному росту мешало то, что его исключили из партии. Была и еще одна причина — постоянные конфликты с начальством и пьяные дебоши.
Павел Ефимович, сотрясая воздух рассказами о героическом прошлом, пытался доказать всем свою «особенность». Под этим он подразумевал полную свободу действий без подчинения кому-либо. Такое поведение, конечно, злило и раздражало. Коллантай так написала в своем дневнике: «Свердлов не скрывает своей антипатии к такому "типу", как Павел, и Ленин, по-моему, тоже».
Но верхушка партийной власти его терпела, поскольку именно Дыбенко должен был стать их главным козырем в борьбе за присоединение Украины. Поэтому в начале 1919 года Павел Ефимович вдруг стал командующим группой войск Екатеринославского направления. К тому времени советские солдаты уже находились на территории Украинской народной республики и вели бои с петлюровцами. Ленин рассчитывал, что украинская фамилия Павла Ефимовича (как, собственно, и его происхождение) помогут более быстрому захвату территории. Ведь Дыбенко позиционировался как «свой» командир, который и привел солдат Российской республики. Вскоре под началом Павла Ефимовича оказались бригады Махно и Григорьева.
Когда сила вновь оказалась в руках у Дыбенко, он явил всем себя настоящего. Его солдаты устраивали погромы, грабежи и пьяные дебоши. В Государственном архиве Российской федерации хранится послание большевиков из Николаева, адресованное правительству Советской Украины. В нем они просили принять меры в отношении Павла Ефимовича и привлечь его к ответственности за «купянские события» и «дебош в Луганске». Также Дыбенко обвиняли в многочисленных расстрелах «без суда и следствия» и ликвидации большевистского ревкома.
Но Дыбенко и его бойцам все сходило с рук. Прикрываясь борьбой с врагами, он арестовал более полусотни левых эсеров и анархистов из Екатеринослава, приказал закрыть левоэсеровскую газету «Борьба». Пода запрет попали и пропагандистские лекции анархистов. Главную роль Павел Ефимович сыграл и в аресте участников уездного Александровского съезда Советов.
Когда партийная верхушка, находящаяся в Москве, в очередной раз получила сведения о выходках Дыбенко, все-таки решила создать следственную комиссию. Поспособствовала этому, конечно, и инспекция, которую провел Лев Каменев. В своем отчете он указал, что «армия Дыбенко кормится сама». Проще говоря, Павел Ефимович и его солдаты грабили крестьян, захватывали эшелоны с фуражом, хлебом, углем и прочим. Причем эти эшелоны направлялись как раз в Россию. Вот этим-то и должна была заняться специальная комиссия. Павел Ефимович понимал, что за разграбление государственного имущества его ждет суровое наказание. Но… ему вновь опять повезло. Май 1919 года для большевиков выдался тяжелым, поэтому на «баловство» своего верно пса просто махнули рукой. А потом и вовсе при них забыли.
Едва Павел Ефимович осознал, что расплата за прегрешения «вольные или невольные» в очередной раз откладывается, как грянуло страшное осознание неотвратимой потери Крыма. Белогвардейцы сумели захватить Мелитополь. А это означало, что они теперь могли отрезать полуостров от советской территории. К тому же, солдаты Якова Слащева одержал победу на Керченском перешейке и открыли таким образом дорогу Деникину и на Севастополь, и на Симферополь.
В конце июня красная верхушка и армия начали массовое бегство из Крыма по направлению Перекоп-Херсон. Вместе со всеми позиции сдал и Дыбенко. Изменять своим принципам он, конечно, не стал. Его поведение – трусливая агрессия – сказалось на своих же солдатах. Отряд Павла Ефимовича поразила быстро развивающаяся опухоль дезертирства. В конце концов, когда остатки его отряда столкнулись с малочисленным казачьим отрядом, то просто разбежались. Херсон, по сути, был отдан белым. Не трудно представить, что тогда чувствовал Дыбенко. За короткий срок он лишился всего: и полуострова, и армии.
Ситуация накалялась. Отряды батьки Махно (они уже начали воевать против всех), к которому, собственно, и бежали дезертиры Дыбенко, сдерживали наступление белых. Махно даже обращался за помощью к Павлу Ефимовичу, предлагая открыть общий «красный» фронт и забыть старые обиды, но… «матросику» было не до этого. Чередуя пьянство с приступами депрессии, он с остатками своей армии сумел занять позиции в Николаеве. И здесь, вместо того чтобы проявить дальновидность и политическую гибкость, Дыбенко начал «работать» по старому сценарию. Проще говоря, он вновь решил всех «построить». Павел Ефимович начал в открытую конфликтовать с местной властью и горожанами, которых его солдаты откровенно грабили и избивали.
Долго так продолжаться не могло. Дыбенко все же арестовали. Несколько дней он находился под арестом, в очередной раз, ожидая высшей меры наказания. Пока он находился в тюрьме, многие из его подчиненных в страхе переметнулись на сторону Махно. И стали воевать уже и с белыми, и с красными. Без сомнений, власти Николаева хотели раз и навсегда покончить с Дыбенко, но… Во-первых, его прислали из Москвы. Во-вторых, он являлся хоть и опальным, но все же героем революции. Поэтому просто так его расстрелять не могли, особенно по приказу провинциальных градоначальников. Когда в столице узнали об аресте Дыбенко, то спустили в Николаев приказ о его освобождении. Павел Ефимович оказался на свободе, правда, отстраненным от всех занимаемых должностей. Но вряд ли он расстроился. Осознание того, что возмездие вновь откладывается, определенно стало для него лекарством от всех «болячек».
Уже осенью 1919 года Павел Ефимович по приказу сверху оказался в Москве. Вскоре его зачислили слушателем Академии Генерального штаба РККА. Но спустя короткое время Дыбенко неожиданно получил должность начальника 37-й стрелковой дивизии. Судьба вновь оказалась благосклонной к «матросику». Он сумел отличиться при освобождении Царицина, поучаствовал в победе красных над армией Деникина на Северном Кавказе, сражался с Врангелем и махновцами. После чего он стал слушателем младшего курса Военной Академии РККА.
Приближалась весна 1921 года – время очередного «звездного часа» Дыбенко.
Продолжение следует…
Автор: Павел Жуков
Комментарии (0)