Записки участника похода капитана Грязева
1. Чертов мост
15 сентября в час пополуночи снялись мы с места и, пройдя Урзернскую долину, вошли в междугорие. Здесь предстала глазам нашим одна перпендикулярно стоящая, подобно стене, каменная гора, в середине которой находилось узкое, самою природою устроенное отверстие, называемое Тейфельслох (чертова дыра), ведущее к Тейфельсбрике и продолжающееся во внутренности горы около ста сажен.
Урзернская дыра, современный вид.
В нем царствовала вечная ночь, и мы, схватив друг друга за руки, проходили под сводом сей громады, которая, подавляя сама себя своею тяжестию, испускала на нас водные потоки, и таким образом пройдя сие отверстие, или, лучше сказать, ущелие, приближались мы к началу Чертова моста. Кажется, всякое выражение будет недостаточно, дабы в точности представить все ужасы, сие место окружающие, которые мы проходить должны были. Это есть не иное что, как страшный проход, вводящий во внутрь Швейцарии между огромных, крутых каменных гор, или, лучше сказать, натуральных стен, идущих по обеим сторонам пути, в расстоянии 6 сажен поперечника между собою, полагая в том числе и реку Рус [Рейс], здесь протекающую, которая, занимая с одной стороны половину прохода, с бурным стремлением и шумом катится междугорием и по каменному дну, где, встречаясь местно со скалами, на поверхность воды выходящими, ударяется об них с плеском и пенистою волною опять обтекает их; с другой стороны сей реки, вниз по ее течению, идет вымощенная дорога наподобие моста, которая, сообразно примыкающей к ней горной стране, имеет различные широты, высоты и направления. Поверхность сей реки равняется иногда с поверхностию сей дорожки, а иногда сажен пятьдесят и менее упадает вниз от оной; в таком-то месте дорога поддерживается каменными сводами, инде самою природою образованными, а инде искусством утвержденными.
Чертов мост на фото 19 в, нижний и дорога к нему.
Идучи таким образом по излучистой и неровной дороге, продолжающейся узким междугорием, шаг твой непременно должен остановиться при воззрении на две каменные скалы разделившихся между собою гор над рекою, где видна одна только бездонная пропасть крутящейся между камней воды. С одной скалы на другую сделан был деревянный помост, который французы, ретируясь, разломали и сожгли, но, к счастию, не совсем. Здесь-то нужно было иметь всю твердость духа, дабы сии до половины обгорелые части бревен и досок кое-как соединив, пройти через сию бездонную и крутящуюся пучину. Но чего неудобна сделать необходимость? Общими силами и помогая один другому, миновали мы сию опасность без всяких вредных для себя последствий, кроме замедления, с каковым должно было проходить по зыблющимся перекладам толикому числу людей. На сей-то предмет изобретательный гений человека приискал богатую мысль и составил ту риторическую фигуру, которая изображена в донесении государю нашему императору насчет перехода нами сего чудеснейшего Чертова моста, где, описывая разительными чертами все ужасы природы, его окружающие, сказано, что и офицеры, ревнуя славе и трудам российского воинства, употребляли свои шарфы для связывания полуобгоревших частей дерева. Я сам был непосредственный участник перехода через Чертов мост, и полк наш всегда следовал перед прочими впереди, и я этого не видал; а обгорелые части бревен и досок с присовокуплением новых были исправлены накануне посланными людьми, и хотя не беспечно, но переходить было можно.
Переход Суворова через Чёртов мост. Художник А. Е. Коцебу
Как бы то ни было, но мы, миновав сию опасность, продолжали наш путь по такой же точно дороге, какою проходили и до сего помоста, с тою только разницею, что дорога ощутительно склонялась ниже и ниже. Нам казалось, что мы нисходим в подземное царство карать и там противников закона и судьбы. Около десяти часов нашего хода по сему страшному пути, дорога мало-помалу становилась лучшею, горные стены и вершины их начали постепенно расширяться, воздух ощутительно сделался свежее, воображение чище и душа спокойнее, наконец, вдали стали показываться равнины и селения. В первом из них нашли мы французский стан, из досчатых навесов собранный и оставленный уже ими, а за селением достигли ретирующийся неприятельский арьергард, напали на него и прогнали далее в горы. За сим проходили мы селение Бемштак и прекрасную его долину, где встречены были жителями с изъявлением величайшей и непритворной радости, потому что французская саранча им надоела и они надеялись, что мы истребим ее. Продолжая путь наш по дороге к местечку Альтдорфу, мы не дошли, однако ж, до оного и остановились при селении Шадсдорф; ибо утомленные наши силы столь затруднительным переходом требовали отдохновения, и сверх того отступающий неприятель остановился здесь на окружных высотах и в виду нашем.
(Н. Орлов. Поход Суворова в 1799 г. С. 90—93).
2. По горам Швейцарии
В 4 ч. по полуночи начали мы подниматься на гору, называемую Бинтнерсберг, каменистую, крутую, высокую и для перехода весьма трудную и опасную, как для нас самих, так в особенности для вьюков наших и лошадей. Пройдя каменистую часть сей горы, мы переступили на покрытую снегом, а далее и выше и на ледяную, которая стояла в одних огромных слитках из нечистого и сорного льда. Взойдя с великою трудностию на сию поверхность, равняющуюся текущим в атмосфере облакам, почувствовали мы совсем другой воздух, стесняющий наше дыхание. С сей ужасной высоты должны были опять спущаться в противоположную сторону горы по крутому и скользкому утесу, где каждый шаг мог быть последним в жизни или угрожал смертию самою мучительнейшею; но как другого пути не было, следовательно, должно было решиться по нем спускаться и отдать себя на волю случая. Лошадей наших, не только со вьюками, но и простых, сводить было невозможно: их становили на самый край сей пропасти и сзади сталкивали в оную. Cие обстоятельство действительно зависело от случая: иные оставались безвредны, но многие ломали себе шеи и ноги и оставались тут без внимания со всем багажом своим. Другие падали еще на пути, или истощавшие от бескормицы, или разбивавшиеся ногами от лишения подков и обломавшие копыта, или обрывались в стремнины без возврата. Но люди были еще в жалостнейшем положении, так что без содрогания сердечного на сию картину ужасов смотреть было невозможно.
Переход русских войск через Паникс в Альпах, картина Александра Коцебу
Вся наша армия и полки перемешались, рассыпались; всякий шел там, где хотел, избирая по своему суждению удобнейшее место, кто куда поспел; как кому его силы позволяли; питательности для подкрепления их не было ни малейшей; слабейшие силами упадали и платили решительную дань природе; желавшие отдыхать садились на ледяные уступы и засыпали тут вечным сном; идущие останавливаемы были холодным и противным ветром, с дождем и снегом смешанным, который тогда же на них и замерзал; все почти оледенели, едва двигались и боролись со смертию. Не было нигде прибежища к успокоению, не было ни щепки развести огонь для обогрения остывших членов; лафеты горных орудий и дротики казаков, как вещи совсем уже не нужные, послужили только малою пищею огню и помощию для весьма немногих, в числе коих находились наши почтенные начальники и великий князь Константин, который первый подал мысль к обогрению себя лафетами и дротиками. Все тягости, на себе несомые, разбросали или растеряли, даже и самое оружие, как первое охранение воина; всякий мыслил о себе собственно; никто не мог повелевать, и всякое повиновение исчезло; но всякий повиновался обстоятельствам и настоящему своему положению. Путь, которым многие опущались в сию пропасть и сталкивали, как я выше сказал, своих лошадей, столько был смят и обезображен, что он сделался еще опаснее, и при воззрении на него подумать было не возможно, чтобы по нем спущаться. Предприимчивые проложили себе другой путь, хотя и по весьма крутому утесу, но покрытому свежим, со льдом смешанным снегом. Я, генерал граф Каменский и его адъютант — составляли товарищество в продолжение нашего хода по сей ужасной горе. Мы, подошед ко вновь открытому пути, изумились, увидевши пропасть, в которую должны были спущаться по крутому и снежному утесу между высунувшихся повсюду острых и огромных каменьев, но чем далее мы размышляли, тем более наши страхи увеличивались; время было дорого, и наконец, призвав спасительную Десницу в помощь, решились спущаться, но не по примеру других, а по своему: мы уселись рядом на край пропасти, подобрав под себя свои шинели, и покатились подобно детям с масленичной горы; единственное наше спасение состояло в том, чтобы со всем своим: стремлением не попасть на камень, который бы мог не только причинить нам вред, но и раздробить на части; однако, благодарение Всевышнему, мы скатились в самую глубину пропасти без всякого повреждения, кроме сильного испуга или чего-то сему подобного: ибо сердце мое замерло, и я не чувствовал более в себе его трепетания. Мы не могли опомниться даже и тогда, как остановились уже на одном месте; но майор Владыкин, сошедший прежде нас, понял наше окаменение и раскликал нас...
«Переход Суворова через Альпы», Суриков, 1899 год
Мы пустились продолжать наше странничество. Сим последним нашим действием наши опасности не только не миновались, но нам предстояли еще большие. Из сей пропасти должны мы были опять подниматься на весьма крутой каменный и оледенелый утес противу низвергающегося с высоты водопада, влекущего за собою камни и черные глыбы земли; некоторые из наших товарищей, в виду нашем, соделались его жертвою. Здесь глаза мои встречали нашего неутомимого вождя, бессмертного Суворова. Он сидел на казачьей лошади, и я слышал сам, как он усиливался вырваться из рук двух шедших по сторонам его дюжих казаков, которые держали его самого и вели его лошадь; он беспрестанно говорил: «Пустите меня, пустите меня, я сам пойду!» — Но усердные его охранители молча продолжали свое дело, а иногда с хладнокровием отвечали: «Сиди!» — И великий повиновался!
Должно было восходить на крутой и оледенелый утес; всякий спешил, теснился, опереживал один другого и не ведал судьбы своей, где надлежало ему умереть, одним шагом вперед или назади. А как на сей утес должно было входить не иначе, как по одиночке, то взошедший принимал другого, внизу стоящего, и помогал ему подниматься на последний крутой утес, и таким образом дошла очередь до меня; мне подали руку, и я, взойдя на скалу, несколько приостановился поднимать за мною следующего, в том намерении, чтобы передним дать несколько пройти и избавиться от опасной тесноты; потом, сделавши все, чего требовала взаимность, продолжали свой путь по весьма узкой, оледенелой и к стороне пропасти покатой тропинке, где один неверный шаг, сделанный по случаю или неосторожности, мог бы повергнуть невозвратно в неизмеримую пропасть, что с некоторыми и случилось; но одно страдание было все, что могли мы тогда чувствовать, но ни помочь, ни спасти были не в состоянии.
Продолжая таким образом путь наш по сей роковой тропинке, мы почувствовали, что стали склоняться ниже к отлогости горы; вместо снега и льда глиняное и вязкое подножие останавливало часто шаги наши от бессилия, где непроницаемая мгла или густой туман и мрачная завеса ночи увеличивали еще более трудности и отнимали последнюю бодрость и надежду, единственную утешительницу смертных, найти в будущем какое-либо прибежище и успокоение; но спустясь еще ниже, достигли мы в одной глубокой лощине густого леса около полуночи — это я, сколько же осталось еще позади меня с такими же опасностями и в такое время; оно принудило многих остаться в самом жалостнейшем положении, и тогда-то россияне должны были собраться с последним своим мужеством, дабы преодолеть природу, в которой имели страшного и непримиримого врага.
Сей дремучий лес учинялся первым прибежищем, где всякий искал своего успокоения, какого только можно было ожидать от сего дикого вертепа, но по крайней мере, отогрения застывших своих членов; я не говорю уже — подкрепления сил своих, ибо нечем было, да и на ум не шло. Разводили огни; мгла не допускала подниматься курению; дым расстилался по земле, и горечь была несносна. С одним себе спутником я пошел далее, в намерении найти что-нибудь лучшее, — попал в ручей по пояс, меня вытащили, я еще шел, но ужасная темнота и незнание пути, наконец, остановили меня; я завернул в густоту деревьев, весь мокр, весь в грязи, измучен усталостию, растерзан скорбию, бросился я на сырой мох, но ужасный холод, приводивши всю внутренность мою в содрогание, не позволил мне долго оставаться в таком положении; я вскочил, наломали мы ощупью сучьев, высекли огню, кое-как развели и имели много терпения, чтобы довести его до такого положения, которое бы могло наградить все наши заботы. К нам присоединились и другие товарищи, ибо огонь, как магнит, притягивал к себе всех проходящих и требующих подобного успокоения. Мы усилили огонь, при свете коего нашли множество сухих сучьев и столько отогрелись, что могли скинуть с себя все верхнее платье, дабы, развеся оное по сучьям, очистить его от грязи и высушить. В таких упражнениях протекла остальная часть ночи, и благодетельный сон во все время не появлялся ни на минуту; картина ужаса и страдания и участие, самим принимаемое, совсем отогнали его.
(Н. Орлов. Поход Суворова в 1799 г. С. 119—123). [С. 244]
Текст приведен в соответствие с нормами современного русского языка, но для сохранения звучания речи XVIII в. отдельные слова в тексте оставлены в характерном написании той эпохи.
источник:
Комментарии (0)