«Учебное полотно» великого мастера

Василий Иванович Суриков. «Покорение Сибири Ермаком». Холст, масло, размер — 599x285 см. Русский музей

«Возьмем, товаищи, кайтину Суикова «Покойение Еймаком Сибии». Слева – казаки, спьява – татаы. Гьемят казацкие самопалы – бах-бабах-бах. Свистят татайские стъелы – вжик, вжик, вжик. Все напьяглось, все в движении! Еще минута – уяааа! Сибий покоена!»
(Искусствовед в спектакле Аркадия Райкина)

Искусство и  история. Мы продолжаем цикл статей, посвященных теме историзма изображения  оружия и доспехов на полотнах великих мастеров. Картины здесь рассматривались самые разные, и лишь немногие из них в этом плане были одновременно и историчны, и реалистичны, и… пафосны! В иных было слишком много «а я так вижу», в других эпичность просто зашкаливала, в-третьих, все портили одна-две детали. И вот тут возникает закономерный вопрос, а есть ли, ну, скажем так, такая картина, в которой всего этого в меру и которая гармонична как раз слиянием историзма, знания специфики одежды и вооружения, и эпичности? То есть это должна быть талантливо написанная картина. Причем это должно быть именно батальное полотно, задачей которого является изображение битвы наших предков за свои кровные интересы. И надо заметить, такая картина есть. И она хорошо всем известна. Причем известна настолько, что попала и в статью на «ВО» ( «» «Как Ермак Сибирь покорял», 23 декабря 2010 г.), и в спектакль Аркадия Райкина еще советских времен.

Один из последних эскизов картины

Идея написать эту картину возникла у Сурикова в 1889 году, но идея идеей, а непосредственно работать над ней он начал только в 1891 году. Недаром говорят, что любая идея должна созреть. Причем, что интересно, по его собственному признанию, летописей он не читал, а видение картины у него, тем не менее, сложилось. Впрочем, это неудивительно. А как иначе показать противоборство двух сил и победу одной из них, как не через их столкновение и не доминирование одной на другой посредством изображения персонажей одной «силы» крупнее, чем персонажей другой? «Наши» расположены у Сурикова слева, потому особенности нашего художественного восприятия таковы, что взгляд у нас скользит по полотну именно слева направо. И они крупнее, чем противники казаков – «кучумовцы».

А вот здесь мы наблюдаем явный поиск колористики картины – быть ей ярче или темнее?

Работу над картиной художник начал в 1891, а завершил в 1895 году. И она сразу же стала знаковым событием 23-й выставки Товарищества передвижников, ее купил император Николай II, а затем 1897 году передал ее Русскому музею, где она находится и сегодня.

А начиналось все вот с такого эскиза…

Затем он приобрел такой вид…

А затем и вот такой, уже с ярким красным «пятнышком»

Картина показывает нам кульминационный эпизод Сибирского похода Ермака Тимофеевича (1581—1585) — битву 1582 года между казаками Ермака и войском сибирского хана Кучума. В одном из ее описаний мне попалась замечательная фраза: «В трактовке художника это событие представлено как народный подвиг, художник подчёркивает неразрывную связь русских воинов с их предводителем». Ну, это все дань социалистическому реализму, потому что все то же самое, если подумать, можно описать и совсем по-другому: перед нами столкновение варварства и цивилизации. Более развитые в техническом и социальном плане люди подчиняют себе более отсталых, ставших тормозом на пути прогресса. Кто они, эти люди слева? Люди вне закона, типичные конкистадоры, пришедшие сюда «за зипунами». Кто их вождь? Такой же конкистадор, как Кортес или Писарро? Разница есть? Есть! Нашим людям требовались меха, то есть ясак, прекращение грабительских набегов, то есть покорность аборигенов «белому царю», а там – живите как хотите, о душах сибирцев пока что речь еще не шла. У испанцев, помимо жажды золота, в сердце была еще и забота о душах индейцев. Креститесь, веруйте, а там живите как хотите… В любом случае походы и конкистадоров, и казаков были выгодны и главам их государств, да и самим государствам: много новой землицы, запасы золота и «меховая валюта» — это всегда хорошо. Так что не будем о «народном характере» и «народном подвиге». Иначе у нас каждый удачливый «пахан» будет считаться народным героем… Но сути картины и ее эпичности это не умаляет, как и личности самого Ермака. Это кем надо быть, какой харизмой обладать, чтобы сплотить всех этих «весьма специфичного нрава людей» и повести за собой в неведомые земли на бой и на смерть!

Каждая деталь картины прорабатывалась художником в этюдах! Вот лодка с казаками! Приклад у стрелка справа ужасен, конечно, но ведь это же всего лишь «тренировка»

И художник это понимает и ставит Ермака в центр картины, да еще и изображает его в профиль, с указующей вперед рукой. И его самого, и все его воинство осеняют хоругви с ликом Спаса и конной фигурой Святого Георгия. Знамена, развевавшиеся, скорее всего, и на поле Куликовом, и на реке Угре…Ну а теперь вот они развеваются здесь, то есть наши предки до своего «Берлина» дошли!

Компоновка фигур на полотне (1891 год)

И мастерски показано войско Кучума. Там кого только нет: и татары, и эвенки, с остяками, воины и шаманы, но у всех луки и стрелы, хотя у одного и виден арбалет. Но очевидно, что вся эта масса противостоять казакам не может… Недаром, правда, по другому поводу, было очень верно сказано, что «никакая выносливость, никакая физическая сила, никакая стадность и сплоченность массовой борьбы не могут дать перевеса в эпоху ружей и пушек!»

Этюд к картине — знамя из арсенала Московского Кремля

Очевидно, что художника в первую очередь привлекали образы людей. Да это, собственно, и была тогда традиция – рисовать всех с натуры. Нет бы обложиться фотографиями, набрать чужих полотен с нужными лицами… Но нет: писать, так писать! И художник едет на Обь, а также в Тобольск, а летом 1891 года рисует уже эскизы с эвенков и остяков в Туруханском крае. В письме к брату он сообщает, что выбрал и размеры полотна: «8 аршин и 4», то есть это примерно 5,6×2,8 метра. А затем вновь поездки… В 1892 году он едет на Дон — писать портреты казаков. И вновь Сибирь, Минусинский край, золотые прииски, где он нашел «своего Ермака», писал образы татар, а в Минусинском музее с этнографической коллекции делал зарисовки одежды туземцев, расшитой бисером и узорами из кожи. Здесь же он написал и этюд «На реке», на котором изобразил стрелка, стоявшего в воде.

«Лица ворогов»

В 1893 году Суриков приехал в станицу Раздорскую писать этюды с местных казаков, имена которых сохранились до наших дней. Это были Арсений Ковалёв, Антон Тузов, Макар Агарков, и лица их потом попали на картину. Причем именно Арсений Иванович Ковалёв как раз и стал прототипом итогового образа Ермака, а Макар Агарков послужил прототипом есаула Ивана Кольцо. Здесь же, на Дону он зарисовал и большую казачью лодку, также оказавшую затем на картине. И в этом же году он опять отправился на север Сибири: теперь уже рисовать портреты остяков. В 1894 году Суриков вновь посещает Тобольск и плавает по Иртышу. Вот, в общем-то, у кого надо учиться нашим художникам писать исторические картины. Нужны остяки, или, там, якуты – берешь и едешь в Сибирь писать остяков, чукчей или якутов. Решил написать свое видение утопления Разиным княжны – плаваешь по Волге и Дону, ищешь типажи, ну а за наконечниками стрел и кинжалами скифов – добро пожаловать в Золотую кладовую Эрмитажа и в Минусинскую котловину. И посмотреть, и «пропитаться духом» этого места. Денег вот много надо, но как раз Суриков их имел. Не бедствовал, потому везде и ездил. Ведь за одну только «Боярыню Морозову» он получил 25 тысяч рублей. Если учесть, что полному генералу в начале ХХ века платили 770 рублей, а генерал-лейтенант получал 500!

А это его знаменитая «Боярыня»

Опять головы… Старый татарин и молодой…

Из-за размеров картины, которую Суриков писал на дому, ему даже пришлось поменять московскую квартиру, на которую он переехал, вернувшись из Красноярска осенью 1890 года, на большую по размерам. В декабре 1892 года Суриков сделал в работе над полотном перерыв, так как готовил к выставке картину «Исцеление слепорожденного». Однако в начале 1894 года опять принялся за «своего Ермака». Причем сначала цветовая гамма картины была ярче. Но потом Суриков выбрал для нее тот самый мрачный колорит, в котором мы все ее теперь знаем. Долгое время Ермак по полотну «кочевал», то «прятался» за другими казаками, то, в более поздних вариантах, напротив, был полностью отделен от своего воинства, и лишь в итоге художник нашел для него самое подходящее место.

Этюд «Стрелок». И посмотрите, как тщательно прописаны все детали, хотя сами по себе мазки этюда и несколько грубоваты. И зерцало, и шлем, и узорчатая сумочка на поясе – все очень реалистично!

Полотно «Покорение Сибири Ермаком Тимофеевичем» было окончено Суриковым в 1895 году, а уже в марте этого же года совет Академии художеств присвоил ему за него звание академика. Полотно купил государь-император за 40 тысяч рублей — самую большую сумму, которую когда-либо давали за картину кисти русского художника. Уже в апреле 1895 года был подписан царский указ об учреждении Русского музея Императора Александра III и сюда же была передана эта картина. Третьякову (которому Суриков первоначально обещал это полотно) он все в том же 1895 году подарил копию картины меньших размеров (103×59 см).

Казак с ружьем. А тут так: сабля выписана исторически верно. А вот ружьецо-то осовременено лет так на двести, не меньше

Интересно, что В. Солоухин написал об этой картине в 1966 году, вернее, написал то, что о ней в разное время говорили экскурсоводы музея. Сначала – что Суриков хотел показать народ. Народ, народ и народ. Кругом народ. Ермак не выделен, окружен народом, находится в самом центре народа. Но за пятнадцать лет до этого, по его словам, говорилось иное: «Ермак расположен в центре композиции, чем подчеркивается его роль вождя, атамана, полководца. Он стоит под знаменем, под Спасом-нерукотворным и под Георгием Победоносцем. Чувствуется, как его воля цементирует атакующее войско. Все воины сплотились вокруг него и готовы сложить головы, но не выдать своего атамана». (В. Солоухин. Письма из Русского музея, 1966 г.) Ну, так вот: всякому времени, свои песни и свой взгляд на вещи. Пройдет еще какое-то время, и новые экскурсоводы (возможно, это будет робот с милым женским голосом) скажет, что перед нами изображение типичного колониального разбоя и нетолерантное отношение более развитой нации к другой! Не дай бог, конечно, но кто знает, что может быть…

А вот здесь замок ружья выписан просто великолепно, так что мы даже можем определить его тип. Сегодня такие замки называют английским термином «шапхан». Известно, что русским оружейникам конструкция шапхана была известна, и на основе разработок иностранных мастеров они создали на ее основе «самопальное ружье», или «самопал». Оружие было не слишком тяжелым, что позволяло стрелять, просто уперев такой самопал в плечо

Известно, что ударные замки такого типа уже существовали в 1544 г., поскольку шапханы в это время уже применялись. Правда, в то время они еще не вытеснили колесцовые замки и фитильные. В начале XVII века о них писали как о наиболее удобных замках для охотничьих ружей, поскольку, мол, они всегда готовы к выстрелу и не выдают стрелка запахом дыма. А вот на поле боя все-таки лучше фитильный замок, поскольку он… надежнее

Толстые одежды из шкур, давали, пожалуй, аборигенам хоть какую-то защиту от холодного оружия. Но не от пуль! К тому же в то время пули на Руси не столько лили, сколько рубили – отливали пруток из свинца и рубили цилиндрики топором на полене. Круглые пули использовали главным образом на охоте, а вот в бой заряжали по три-пять таких вот «цилиндриков»! Именно поэтому некоторые характеристики русского огнестрельного оружия того времени трудно понять не специалисту. «Пять резов на гривенку» — это как? А так, что в ствол такого ружья войдет пять пуль, нарубленных из свинцового прутка общим весом в одну гривенку, то 204,75 грамма! Делим на пять и получаем 40 граммов — вес каждой «пули». Понятно, что точно в цель при выстреле «этим» попасть было нельзя, но это при попадании в тело раны были просто ужасающими. Именно поэтому, кстати, при стрельбе часто использовались А-образные стойки-опоры для очень тяжелого ствола, что мы как раз и видим на картине у Сурикова. Кстати, у крайнего слева стрелка, что пользуется этой подставкой, ружье как раз фитильное, так что… Суриков – молодец, только это и можно сказать.

Аркебуза фитильно-колесцовая, Южная Германия, Аугсбург, 1585 гг. Длина общая: 1160 см; длина ствола: 700 см. Ружье казнозарядное. Ствол в казенной части с зарядной каморой с откидной крышкой, которая открывается с помощью рычага, расположенного у хвостовика. Рычаг выполнен в виде мужской головы. У хвостовика выбито клеймо аугсбургского ствольного мастера, работавшего в 1585 г. Крышка каморы фиксируется при помощи пружинной защелкой. В камору вкладывается металлическая гильза с затравочным отверстием и шпилькой, выступающей из донца. Шпилька обеспечивает жесткую фиксацию гильзы в канале ствола таким образом, чтобы затравочное отверстие гильзы всегда совмещалось с затравочным отверстием на стволе. То есть, по сути, здесь применялось патронное заряжание. Вот это прогресс! Ну а наличие заранее заряженных гильз могло дать значительную экономию времени при заряжании. Замок аркебузы комбинированный, сочетающий фитильный курок (серпентин) с курком колесцового замка. В случае отказа сложного колесцового механизма можно было использовать фитильный способ воспламенения заряда. Пороховая полка имела автоматически закрывающуюся крышку. Ключ для завода колесцового механизма не требовался. По-видимому, его взведение осуществлялось с помощью курка. Понятно, что это охотничье, богато декорированное оружие в руках у казаков оказаться не могло. Но что-то видом и устройством попроще… Почему бы и нет? (ГИМ, Москва)

Но это история. А сегодня у нас задача другая – рассмотреть, как именно, правильно или неправильно Суриков изобразил на своем полотне оружие и доспехи, что там из музея, а что… от лукавого?

Пушка вертлюжная XVIII в. Длина общая с винградом: 29 см; длина без винграда: 25,5 см; длина уключины: 26 см; калибр: 21 мм. Такие вот «орудия» вполне могли стоять и на судах у Ермака

Противники казаков вооружены луками, копьями, и только у одного арбалет, металлический щит и шлем. Ну, тут все точно так же, как было и у Кортеса с Писарро

Безусловно, основным типом замка на стрелковом оружии у стрельцов и казаков даже в 1585 году должен был быть фитильный замок. И совершенно правильно сделал художник, что никого из казаков не вооружил пистолетом – в то время колесцовые пистолеты были очень дорогим оружием и в Россию не экспортировались. То есть выбирать мы можем только из фитильного замка и замка-шапхана. Я бы, конечно, постарался показать стрелков с фитильными ружьями, но… тут уж художник не слишком погрешил против истины, всего-то 50 лет разницы. Ведь даже ополченцы и стрельцы 1612 года стреляли именно из фитильных ружей, поскольку именно тогда уже стали появляться и более совершенные образцы ружей с ударными замками – трофеи, отнятые у поляков и шведов.

На картине у одного из казаков мы видим топор. В коллекции ГИМа есть топор XVII в. Длина: 16,5 см (топор); ширина у лезвия: 95 мм (лезвие); длина древка: 36 см (топорище). Можно бревна на избу тесать, можно басурманам головы рубить!

Бахтерец первой половина XVI в. (ГИМ, Москва)

Бахтерец XVII в. (ГИМ, Москва)

Шишак. Западная Европа, Священная Римская империя Германской нации. Вторая половина XVI в. Высота: 29 см; диаметр основания: 23х21,5 см (ГИМ, Москва) Суриков многим казакам нарисовал красивые сабли. И это исторический факт. Иметь саблю в богатых ножнах было престижным, как золотую цепь на шее в минувшие 90-е у нас среди определенной категории населения. И сабли с такими ножнами в Россию и поставлялись, и производились на месте. Но и поставки были очень значительны. Персия, Турция – вот откуда к нам шли сабли с золотой насечкой на клинках и ножнами, украшенными кораллами, и бирюзой.

Палаш Скопина Шуйского (ГИМ, Москва)

Сабля князя Пожарского. XVII в. Длина: 105 см; длина клинка: 92 см Сталь, бирюза, стекло, золото, серебро, изумруды, чеканка (ГИМ, Москва)

Суриков Василий Иванович (1848-1916)

Автор: Вячеслав Шпаковский