Итак, что свидетельствуют даже наши враги, русское оружие во времена Ивана Грозного было в разы более серьезным чем то, которое на тот момент мог нам противопоставить Запад. А потому, если наши крепости могли сдерживать натиск врага, при серьезном его уроне, годами, то их крепости переставали существовать: какая после трех суток бомбардировки из русских орудий, какая с трех часов, а какая и всего с трех залпов.
Практически все то же можно наблюдать и при взятии Иваном Грозным Казани.
Вот как эту тему освещает голландец Эльзевир из Лейдена:
«…к дышлу колесниц прибивалась широкая и толстая доска, со многими скважинами для просовывания пищалей и мушкатонов; и так, когда они таким образом сильно поражали неприятелей (употреблявших только стрелы, от которых Московитяне не могли претерпевать никакого вреда), то им и не трудно было победить и покорить их» [180] (с. 352).
Все то же подтверждает и итальянец Антонио Поссевино:
«…у московитов существует особый способ ведения военных действий: против тех татар, которых московит покорил, он применял большие пушки. Кроме того, он приказал прибить к повозкам толстые щиты с просверленными в них отверстиями, через них пищальщики стреляли из своих пищалей. Таким образом, врагам был нанесен значительный ущерб, сами же они никого не потеряли, так как ему легко было сломить их с помощью этого нового вида оружия» [181] (с. 65).
И здесь повторилось все то же, что почти веком ранее было зафиксировано на Угре, — белые люди, спрятавшись за легкими укрытиями из досок, безнаказанно отстреливали индейцев, вооруженных лишь луками и стрелами. И здесь уже не говоря за весь остальной наш «огневой наряд», который, что свидетельствуют практически все источники, у нас всегда был особенно хорош.
Причем, до такой степени хорош, что нашим врагам никаких шансов спастись при Иване Грозном не оставлялось. Вот чем мы их «потчевали» при взятии той же Казани. И здесь для подачи наших грозных гигантских пушек, заметим, упряжи в 500 лошадей, как потребовалось для взятия Полоцка, вовсе не требовалось — здесь свои гигантские пушки мы легко доставили на речном транспорте вниз по Москве-реке, Оке и Волге. А потому орудия были какие-то просто гигантские своими размерами — больше имеющейся у нас сегодня всем на показ Царь-пушки.
Вот как описывает их просто колоссальные размеры летописец. Иван Грозный:
«…повеле грады тыя и туры и великія пушки блиско прикатити ко стенам градным, а иныя ставити по Казани реке, по брегу, и поза Булаку и по рвом, около града, и бити по стенам градным со всех стран из великих пушек, ядра имеющим в колено человеку и в пояс» [177] (гл. 62).
То есть величина русских ядер доходила до пояса. Возможно ли упастись от такого грозного оружия за любой мощью стенами (а в Казани стены достигали толщины 14 м)?
Причем, иностранцы особо выделяют и то, что мы много лучше и качественнее их самих изготавливали и порох — самую важную составляющую военного производства. По этой причине, даже похитив у нас такое орудие, иноземцы не смогли бы им воспользоваться в той мере, в какой могли воспользоваться мы.
Чарльз Уитворт, например, свидетельствует, что:
«Порох делают в Москве сильный и хороший…» [60] (с. 90).
Все то же сообщает немец Ганс-Мориц Айрманн (1666–1670 гг.):
«Также умеют они изготовлять превосходнейший порох для ружей, лучший, чем у нас…» [182] (с. 296).
И вот как наш порох, еще веком ранее свидетельств Айрманна, разнес стены Казани.
Когда русские саперы закончили свой подкоп:
«…и возвысися пламень огня до облак, шумящ, и клокочющи, аки некія великія реки силныи… и прорва крепкія стены градныя, прясло едино… и понесе на высоту великое древіе, на высоту с людми, яко сено и прах ветром, и относя… и меташе в лесе и на поле далече, за 10 верст и 20 верст… Бывши же на стенах погани… и вси без вести погибоша; овіе древіимъ и дымомъ подави, овех же огнь пояде, а иже внутрь во граде Казанцы, мужи и жены, от страха силного грянутія омертвеша, и падоша ницы на землю, чающе под собою земли погрязнути, или яко Содомскіи огнь с небеси сошедше попалити их» [177] (гл. 79).
А остальное было, что называется, делом лишь техники:
«Русти же вои состизающи Казанцов немилостиво мечи своими и секирами разсекаху, и копіями и сулицами прободаху сквозь, и резаху аки свинеи нещадно, и кровь их по улицам течаше» [177] (гл. 82).
«Русти же вои… ищущи Казанцов, в домех и во храминах и в погребах и в ямах сокрывающихся, и где аще обретаху Казанца, стара или юношу или средолетного, и ту вскоре того оружіем своим смерти предаваху… И бы видети, яко высокія горы, громады же великія побитых Казанцов лежащих… реки же по всему граду крови их пролишася… яко великія лужа дождевыя воды, кровь стояша по ниским местом. И очерленеваше землю, яко и реченным водам с кровію смеситися, и не можаху людіе из рек по 7 днеи пити воды, конем же и людем в крови до колену бродити» [177] (гл. 83).
После этого побоища, произведенного неслыханным доселе своею силою оружием, это некогда гнездо басурман, откуда веками производились бандитские нападения на Русские земли, практически перестало существовать:
«…боле 190 000 побитых Казанских людей всех, мала и велика, стара и млада, мужска полу и женска, кроме плененных; есть же тех число боле того» [177] (гл. 86).
То есть потери Казани составляли до полумиллиона. Всего же потеряли татары в той войне и того более:
«И сосчиташе же сами себе изоставшися Казанцы и Черемиса воех побитых своих во взятіе Казанское, и преже взятія и по взятіи, Татаръ, Черемисы, во граде и в острозех, и в полон сведенных, и от глада умерших, и мразом измерших, и всяческих везде погибших, ведомых их писаных, кроме, неведомых и неписаных, 757 270. Мало живых осташа во всеи земли Казанскои» [177] (гл. 100).
То есть это разбойничье государство практически обезлюдело и просто перестало существовать. И кто на этой территории теперь проживает — слишком мало имеет общего с теми татарами, которые здесь когда-то жили.
Причем, достигнута эта победа была малой кровью со стороны Москвы Ивана Грозного, похоже, наимощнейшей Державы всех времен и народов, о чем нам также позабыли почему-то доложить наши милейшие иноземно мыслящие профессиональные историки:
«Руских же вои сочтоша побитых от Казанских людей, во всех приступех и на сьемных боех и в загонех, 15 355» [177] (гл. 86).
То есть на каждого погибшего нашего воина приходилось до полусотни врагов. Вот по какой причине татар теперь не слишком большой процент от населения России. Не расправа ли это белого человека над злыми дикарями, в мире никак по соседству жить не желающими, вооруженными лишь луками и дротиками?
Так катастрофически для врага, в конце концов, закончилось срабатывание нами заложенного порохового заряда. Взрывом разнесло и разметало 14-метровой толщины мощнейшие укрепления врага, за которыми татары пытались спрятаться от гнева русского человека, пришедшего его покарать за многочисленные кровавые разбойные нападения на мирное население русских украин.
Но даже и здесь объяснения произошедшего имеются. Ведь все это случилось так для нашего воинства удачно лишь потому, что порох у нас и действительно, о чем в один голос вторят друг другу иностранцы, — особенно хорош. В противном случае нам не пришлось бы в ту пору праздновать окончательную свою победу над злым соседом басурманином, извечно грозящим нам нападениями.
Причем, обилие производственных мощностей России, специализирующихся на изготовлении пороха, вполне позволяли, при желании, изготавливать любые количества этого зелья — самого важного вида военной продукции со времен его, судя по всему, нами же и изобретения.
Ведь русскими, о чем свидетельствует все тот же Чарльз Уитворт, современник Петра:
«…за короткое время могут быть приготовлены достаточные количества пороха…» [60] (с. 90).
А вот что свидетельствуют поляки, словно кур во щи попавшие под жерла русских пушек при очередной своей попытке овладеть нашим Псковом. Участник штурма Станислав Пиотровский сильно удивляется его обилию и качеству, причем, в тот самый момент, когда русские были лишены его подвоза — то есть заперты в окруженном ими городе:
«Не понимаю, откуда у них такое изобилие ядер и пороху? Когда наши выстрелят раз, они в ответ выстрелят десять и редко без вреда» [172] (с. 212).
Потому-то собранной поляками в те времена очередной вражеской коалиции — от итальянцев до шотландцев и от венгров до французов — так преизрядно и настучали по зубам, что порох нами изготовлялся не только лучший во всем мире, но в таком количестве, которое сильно превосходило производственные мощности врага. Причем, не только Запада, но и объединенного с ним враждебного Востока — Турции с Крымом и Ногайской ордой. То есть даже не европейская, но очередная мировая коалиция оказалась беззубой против нашего в тот момент поднимающегося колосса.
А защитники Пскова даже смеялись над осаждающими их поляками со стены:
«отчего вы не стреляете? Если бы вы и два года осаждали Псков, то и тогда вам не видать его! Зачем сюда приехали, когда пороху не имеете?» [172] (с. 213).
То есть огневой наряд, что здесь самое интересное, именно у прячущихся за стенами осажденных, был не только много совершеннее, но и во много раз оснащеннее боевыми припасами: ядрами и порохом. Потому вражеские войска, собранные со всей Европы в надежде поживиться в России добычей, вместо обещанной им мзды, несли просто колоссальные потери среди солдат удачи: итальянцев и французов, немцев и шотландцев, поляков и венгров, которых безнаказанно расстреливали из осажденного Пскова наши лучшие в мире пушкари из лучшего в мире оружия. А ведь Россия в тот самый момент воевала еще и со Швецией. Откуда у нее столько пороха? Каковы были на тот момент ее производственные мощности по его изготовлению?
Потому-то и гер наш, этот самый Питер, так любливал ежедневно выпаливать из пушек такое просто неимоверное количество залпов, изводя продукцию военных предприятий вовсе не по назначению, но исключительно для своих развлечений — ежедневных попоек: шутовских «богослужений», машкерадов и ассамблей.
И порох, как и все остальное, что и понятно, научил нас изготовлять вовсе не Петр. Он просто не успел пока, к высказываниям Уитворта, то есть до 1709 г., запороть и данное производство, как запорет затем и многие из всех иных, до него, то есть еще до перекройки на иноземный лад, являющиеся у нас традиционно лучшими в мире.
Однако ж и про качество пороха все тот же Уитворт замечает, что он является самым лучшим:
«…кроме тех случаев, когда должностные лица в своих личных интересах смотрят сквозь пальцы на нарушения в процессе его изготовления» (там же).
То есть до того самого момента, что весьма скромно все же стесняется откомментировать Уитворт, когда решаются пойти на воровство. А так как воровство именно Петром и было вздуто до самых умопомрачительнейших доселе невиданных размеров, то надо быть уверенным и в том, что и эту область военного производства, как и все остальное, Петр за время своего царствования угробил.
Но до него, то есть еще в допетровские времена, все оружие, связанное с применением пороха, да и он сам, у нас в России, чисто традиционно, что подтверждают практически все — и друзья, и враги, являлись лучшими.
Так что именно мы по тем временам имели армию, оснащенную самым современным оружием в мире. И это все при использовании ума и навыков наших отечественных оружейников.
К уже перечисленному следует добавить и еще очередную особенность русского оружия — средство передачи приказов начальства на расстоянии — боевой барабан. Вот что сообщает о его наличии у нас не ознакомленный с этим средством управления войсками в армиях Западной Европы поляк немецкого происхождения Рейнгольд Гейденштейн:
«В войске каждый имеет маленький барабан привешенный к седлу, который употребляется всякий раз, когда войску нужно остановиться; при первом ударе и звоне, перенятом ближайшими и переданном остальным, в короткий промежуток времени войско перестает двигаться вперед» [152] (с. 29–30).
Так что, даже по части взаимодействия военачальников с рядовыми солдатами своего воинства, имеется стоящее впереди всей мировой системы управления войсками средство оповещения, возносящее нашу систему управления на просто недосягаемый иноземными армиями уровень.
Не знаю — на сколько и здесь испоганил данную систему оповещений Петр, так как барабан им больше использовался в тот момент, когда кому-либо прилюдно отрубали голову (до чего Петр был большой любитель), но вот уже большевики ее явно изуродовали просто катастрофически. Ведь если немцы имели при нападении на нас во всех своих частях, самолетах и танках рации, то советские военспецы умудрились перед войной эти системы оповещения снять не только с танков и самолетов, но лишить раций очень крупные соединения. Что и позволило врагу безбедно дойти не только до Москвы, но и до Сталинграда: рации в войска, наконец одумавшись, большевики будут возвращать лишь к середине 1943-го года…
Между тем, нет и тени сомнения, что наша вооруженность лучшими на весь свет средствами связи, как и само русское оружие, были самыми передовыми всегда.
Это теперь подтверждается повсеместно и археологическими раскопками:
«Как показали остатки мастерских, все оружие делалось на месте русскими руками и притом из местных железных руд, что доказано спектроскопическим анализом изделий» [183] (с. 62).
И мы всегда и во всем намного опережали хваленую теперь неизвестно за что Европу:
«Кольчуги появились на Руси… на 200 лет раньше, чем в Европе… даже слово “кольчуга”, т.е. “сделанная из колец”, славянское. Термин “броня” (от “боронити”, т.е. защищать) также русский» [183] (с. 62).
Сюда же следует прибавить и личину, впервые упомянутую в употреблении именно у нас. Так что некая такая в чем передовитость западного рыцарства — это миф.
Тому в подтверждение служат и результаты раскопок археологов:
«Оружие, найденное в курганах, которое прежде считалось норманнским, оказалось явно не норманнского типа и изделия» [183] (с. 62).
То есть некий приписанный скандинавам над нами патронаж — всего лишь мифология немецкой этой самой «науки», усаженной нам на шею Петром, — не более того.
Но вот и еще какой вид вооружений имели наши русские арсеналы во времена европейских игрушечек в войнушку — рыцарских ристалищ:
«Русские стрелы (по-видимому бронебойные) пробивали доспехи немецких рыцарей, о чем свидетельствует битва под Венденом в 1218 г.» [184] (с. 176).
Наконечники к таким стрелам могли изготовлять только те народы, которые уже к тому времени умели варить сталь. Понятно, что здесь, как и во всем ином, русские были первыми. А потому стрелы, которые сегодня извлекают из древних русских захоронений археологи, имеют наконечники, имеющие супер прочный материал. Это:
«каленая “бронебойная” сталь» [185].
Но ведь к такого рода имеющимся у нас стрелам требовался и лук, обладающий достаточной убойной силой, чтобы пробить рыцарский доспех. Как же обстояло дело с его наличием в нашем арсенале?
Так ведь и он имелся у нас, что также теперь обнаружено. Причем, очень еще задолго до описываемых событий под Венденом:
«“В Новгороде в 1953 г. в слое второй половины XII в. впервые был найден большой обломок древнерусского сложного лука. Обломок представляет собой половину целого лука — его вибрирующее плечо. Лук был склеен из двух прекрасно оструганных длинных планок различных пород дерева (можжевельника и березы) и винтообразно оклеен тонкими полосками бересты для предохранения от сырости…” (А.Н. Кирпичников, А.Ф. Медведев. Вооружение //Древняя Русь. Город. Замок. Село)» [184] (с. 176–178).
Однако же эта находка не оказалась единичной. Благодаря чему сегодня установлено, что подобные луки мы изготавливали за многие века до победы под Венденом над рыцарским воинством Западной Европы.
Так что это был за лук?
«Не напоминает ли вам русский лук, тот самый, упомянутый Нефедовым, монгольский лук “саадак”?
Ну конечно — это та самая пресловутая “машина убийства”! Но изготавливалась она на Руси уже в XII веке, и даже в XI, и в IX!» [184] (с. 178).
Так что производство этой якобы монгольской «машины убийства» было налажено на Руси еще в ту далекую пору, когда о пресловутой монгольской орде и понятия никакого не имелось!!!
Но почему же наименование у него какое-то уж больно смахивающее на татарское?
«…хуннское слово, означающее “сапоги”, известное нам в китайской транскрипции, звучит “сагдак”…
…это слово имеет прямое отношение к старорусскому слову “сагайдак”, т.е. колчан со стрелами и луком» [184] (с. 180).
И вот по какой причине именно данный термин закрепился за этим смертоносным видом русского оружия. Воины:
«“…затыкали за голенища стрелы, которые не помещались в колчане…” (Л.Н. Гумилев. В поисках вымышленного царства)» [184] (с. 180).
Так что это «оружие смерти», приписанное историками гению «монголов», на самом деле являлось оружием исконно русским. И именно оно, судя по всему, долгие века и сдерживало натиск западного европейского рыцарства в Восточную Европу.
«“…на Руси с IX по XIV в. имели широкое распространение и более сложные по конструкции луки. Об этом свидетельствуют и находки комплектов костяных накладок от рукояти сложного лука конца XII в. в Новгороде, и многочисленные находки костяных накладок от рукоятей и концов луков IX–XIII вв. в Тмутаракани, Чернигове, Старой Ладоге, Старой Рязани, Вщиже, Турове, Екимауцах, Воине, Колодяжине и многих других… Судя по многочисленным находкам готовых изделий, заготовок и отходов производства костяных деталей сложных луков, налучий, колчанов и защитных приспособлений, употреблявшихся при стрельбе из лука, можно сказать, что луки делались во многих древнерусских городах. На Руси были специальные мастера лучники и тульники… Изготовление луков и стрел требовало больших знаний специфики этого оружия, свойств материалов и длительного производственного опыта” (А.Н. Кирпичников, А.Ф. Медведев. Вооружение //Древняя Русь. Город. Замок. Село)» [184] (с. 179).
Вообще стрел на Руси с давних эпох отмечается просто поразительное разнообразие:
«Для стрел в разные времена использовали железные наконечники 106 типов и 8 типов костяных. Такое разнообразие объясняется не буйством фантазии наших пращуров, а чисто практическими нуждами. На охоте и в бою возникали разные ситуации, когда требовалась стрела определенного типа. Чтобы найти нужную, ушко или древко окрашивали в определенный цвет. Очень часто использовались наконечники, которые сейчас называются срезнями. Срезни — от слова резать. Их признак — широкое режущее лезвие, применялись они против крупного зверя или незащищенного противника. Против лат и кольчуг использовались узкие, граненые “бронебойные” наконечники. Делали их из качественной стали. Существовали и тупые наконечники, их называли “томары стрельные”. Они использовались на охоте на лесных пушных зверей. Пробивая шкурку, они не пачкали кровью ценный мех, кроме того, не вонзались в ствол дерева и не застревали.
Двушипные стрелы использовались как зажигательные, которые, упав на излете на крышу, не должны были соскальзывать вниз» [186].
То есть не какие-то там такие «злые татарове» могли запаливать наши города, но, что уже на самом деле, это только мы обладали оружием, способным уничтожить неприятеля огнем.
А вот откуда берет наименование свое наш древнейший город оружейников — Тула:
«В Древней Руси футляр носил имя “тул”. Древнеславянский тул имел цилиндрическую форму. Корпус изготовляли из одного-двух слоев плотной бересты и часто обтягивали кожей. Дно делалось из дерева толщиной около одного сантиметра. В длину тул достигал 60 — 70 см. Стрелы укладывались наконечниками вниз. Для предохранения оперения стрел от непогоды и повреждения тулы имели плотные крышки.
Возле днища тул расширялся до 12–15 см в поперечнике, посередине корпуса его диаметр составлял 8–10 см, а у горловины тул вновь несколько расширялся. В таком футляре стрелы держались плотно, и в то же время оперение их не сжималось, наконечники при вытаскивании не цеплялись. Начиная с XII века появляются плоские тулы. Их длина около 65 см, а толщина — 2 см. Тул вмещал около двадцати стрел. Идя на битву, воины брали с собой несколько тулов со стрелами» [186].
А вот что касается самих луков Древней Руси:
«Спортсмены-лучники соревнуются в стрельбе из спортивного лука на дистанции до 90 метров. Это весьма скромно по сравнению с дистанциями наших далеких предков. Усилие при стрельбе из спортивного лука равно 20 кг. А вот натяжение тетивы древних славянских луков, которым воины и охотники доверяли свою жизнь, равнялось 80 кг! Причем это натяжение нормального боевого лука. Но лучники выполняли “штучный товар”. Для богатырей изготавливали луки столь мощные, что обычный тренированный воин-дружинник был не способен его натянуть. Пробивную и убойную силу стрелы, пущенной из такого лука, современному человеку порой трудно даже вообразить.
Летописи донесли до нас свидетельства, что стрелой, выпущенной из боевого лука, пробивали насквозь боевых коней, а всадник оказывался не только пробитым насквозь стрелой, но и пригвожденным к лошади. Древние охотники из своих луков свободно пробивали насквозь лосей и медведей. Стрелы, пущенные с расстояния около 250 метров, легко пробивали дубовые доски толщиной 5 см. С дистанции 100 метров закованные в стальные доспехи рыцари прошивались насквозь.
При стрельбе на расстоянии до 60 метров из мощного лука били “прямой наводкой”, т.е. целились точно в центр цели, и даже на дистанции в 150 метров превышение бралось очень незначительное. Скорострельность была высокой и доходила до 20 выстрелов в минуту» [186].
Вот что собой представляло знаменитое русское оружие наших туляков — первейших мастеров в области изготовления мощнейшего оружия древности — русских луков, играючи прошивающих доспехи западноевропейских рыцарей. Ведь убойная сила у них была уж очень близка к убойной силе впоследствии пришедшего на смену этому грозному оружию наших пращуров — оружию огнестрельному. Но, судя по достоинству этого нашего оружия, еще при Иване Грозном в битве при Молодях стрельцы применяли помимо страшной силы крепостных мушкетов, имеющих приспособления для фиксации к брустверу, чтобы преодолеть отдачу, прошивающих по три воина одним выстрелом, еще и ничуть не устаревшие к тому времени свои луки. Ведь если для перезарядки ружья и минуты могло не хватить, то из лука можно было за это же время пустить до 20 стрел. И ведь каких еще стрел? Ведь с 250 м они прошибали 5 см доску!
И ведь не просто доску лук этот прошивал, то есть способен был убить, но и имел прицельную дальность своей стрельбы вот на каком огромном расстоянии:
«…на Руси бытовала своеобразная мера длины — стрелище, или перестрел, — около 225 метров. “Яка муж дострелит” — определяли ее в XII веке, причем речь шла о стрельбе на поражение. “Перестрелить” означало также “прострелить, пробить выстрелом”» [186].
А уже со 100 м наши луки дырявили и рыцарские доспехи! И вот как играючи мы соперничали с их самым совершенным оружием средневековья — арбалетом:
«В 1252 году в столкновении с войсками Миндовга Литовского, у которого были немецкие наемники с арбалетами, наши стрельцы из луков не только разогнали немцев-арбалетчиков, но, согласно летописи, играючи их перестреляли, гоняя по полю.
Превосходство славянских сложных луков над арбалетами признают и западные хронисты средневековья. Одним словом, в умелых и сильных руках русский сложный лук был страшным оружием» [186].
Так что и по части вооружений: Древняя Русь всегда шла на несколько сотен лет впереди Западной Европы. Понятно, ни о каких татаро-монголах, изобретенных лишь больным воображением немцев Петра, которых он с подачи масонов набирал в свою академию, и Карамзиным, разговоров больше не ведется: их просто на ровном месте изобрела лжеистория. Стыдно лишь то, что мы в эту ложь как-то все же умудрились за несколько сотен лет ее в нас накачки уверовать. Хотя должно быть понятным, что веровать следует во Христа, а не в науку злую, которой хоть можно где-то и довериться, но все ж лучше ее для начала проверять как следует, чтобы в дураках в конечном итоге не оказаться.
Причем и обучение этому виду единоборства с неприятелем у нас сидело просто в крови. О чем сообщает не только немецкий барон Герберштейн, современник Ивана Грозного, но полустолетием позднее — швед Петр Петрей:
«…москвитяне: они еще смолоду учатся стрелять из луков и арбалет… они и прежде употребляли и теперь еще употребляют луки, лучки, арбалеты и стрелы, как на войне, так и в то время, когда стреляют диких птиц и зверей, и так ловки, проворны и опытны в этом деле, что редко пускают стрелу понапрасну. Луки у них сделаны очень искусно… так что в других землях не найдешь им подобных» [138] (с. 216).
Вот что сообщает о наших луках англичанин Джордж Турбервилль, побывавший в России во времена Ивана Грозного:
«…когда русского преследует жестокий враг, он ускачет прочь и, неожиданно повернувшись, поражает его из лука. Я бы не смог так изогнуться в седле, как он, да к тому же и поразить врага, который его преследует. Их луки… сделаны из сухожилий и березы очень ловко… стрелы с острыми наконечниками бывают безпощадны, как молнии. Пущенные из этих луков, они не дадут спастись…» [150] (с. 257).
И это все при том, что, как и многие прочие иностранцы, он старается облить Россию тех времен грязью. То есть это слова не просто очевидца, но врага. Так что и наши ненавистники, пусть и скрепя зубами, ну никак не могут не сообщить о качестве русского вооружения той поры.
И вот в какую древность уходит это наше опережение всего остального мира по части пользования данным видом вооружения.
О наших предках скифах:
«…упоминает и Гомер… они одни употребляют луки» [188] (с. 234); [187] (гл. 144).
Чуть ранее мы уже определили — кто на самом деле имел оружие, способное произвести поджог вражеских укреплений. То есть имел стрелы, которые способны были, упав на кровлю, зацепиться за нее. Понятно, и горючий материал, который переносили эти стрелы, традиционно изготавливался нами же. То есть и этот пресловутый «греческий огонь» — тоже наше изобретение.
О чем пробалтывается грек Аммиам Марцеллин (IV век). Персами применяется для поджога деревянных строений неприятеля:
«…мидийское масло. Если смазанная им стрела будет выпущена из слабо натянутого лука и вонзится во что-нибудь, то она разгорается сильным огнем — при быстром полете огонь тухнет; если кто захочет потушить огонь водой, то вызовет более сильное горение, и нет иного средства потушить, кроме как посыпать землей» [189] (гл. 6, аб. 37).
А ведь Мидия, что доказал как своими переводами Г.С. Гриневич, так и иные подтверждающие это мнение источники (см.: [190]; компьютерная версия: [215], [216]), являлась страной славяно-русской. Так что и данное наигрознейшее оружие древности — «греческий огонь» — тоже, что на поверку, вовсе никакое не греческое оружие, но исконно наше — русское.
Но, что самое важное, все нами обнаруженное вовсе не стоит в ряду отдельных наших успехов в области военной техники. Лишь мы являемся обладателями древнейшего на планете СЛОВА. А потому именно нам принадлежат не отдельные изобретения, но вообще все, начиная с самого грозного оружия человечества — лошади. Ведь уже доказано, что именно:
«…русы-индоевропейцы впервые в мире приручили дикую лошадь и вследствие того (только одна из причин) покорили этот мир (само слово-понятие “князь-конунг-кениг” происходит от русского “конник”, как “шевалье-кавалер-кабальеро” от слова “кобыла”)» [191] (с. 393).
Так что во времена луков и стрел, то есть до изобретения нами же огнестрельного оружия, Русь всегда опережала своих врагов качеством вооружения ее воинов. Потому-то якобы преимущество над Русью каких-то монголов выглядит разгоряченным бредом антирусской историософической пропаганды наших недоброжелателей: они не только луком нас не могли никогда превосходить, но и умением сидеть в седле. Так что истории историков о якобы нас кем пленении, и аж на 300 лет, представляют собой лишь плод антирусской пропаганды врагов, захвативших Россию с черного хода — изнутри — путем замены Русского Царя подкидышем инородцем.
Ничего не поменялось в разбираемом нами вопросе о вооружениях и к петровским временам:
«Ударно-кремневый замок в Европе появился около 1670 года. Ружья с ударно-кремневыми замками на вооружении русской армии появились уже в первой половине семнадцатого столетия.
Уже в XVII столетии русские ружейные мастера изготовляли нарезное ручное оружие, заряжающееся с казенной части» [1] (с. 32).
Но почему же в этой области первенство всегда было приписано загранице?
Эти приписки производились совсем недавно. Вот примерный вариант обнаружения подлога:
«Утверждают, что Август Коттер или Катер из Нюрнберга изготавливал нарезные стволы уже в 1520 году, однако поскольку в одном из парижских музеев хранятся нарезные ружья 1616 года, помеченные тем же именем, вполне возможно, что в этом вопросе произошло какое-то недоразумение» [192].
То есть то, что можно пощупать руками, изготовлено на сто лет позднее легендарного. Причем, мастер все тот же, что и обличает ложь иностранцев в очередной раз.
У нас же «Винтовальные пищали», как их иногда называли в описях оружейных палат, появляются еще в середине XVI века. Они были на вооружении у стрельцов. Русские конники уже тогда, например, в битве при Молодях, стали применять ручное огнестрельное оружие — «ручницы». Так что нарезные ружья у нас появляются на полстолетия ранее, чем ружья такого же типа в Европе.
Но и о пушках можно сказать все то же:
«Русские оружейники первыми в мире наносили на внутренний ствол пушки спиральные нарезы. До наших дней сохранилась пищаль 1615 года с десятью нарезами, но, видимо, нарезные пушки стали делать в России уже в XVI веке. В Западной Европе нарезные пушки появились лишь в конце XVII века» [157].
Мало того:
«В XVII же веке вводятся на вооружение и нарезные пушки, заряжающиеся с казенной части (с клиновыми и поршневыми затворами). В 1678 году в ста пятидесяти городах, подчиненных разрядному приказу, было три тысячи пятьсот семьдесят пять орудий («Дополнение к актам историческим», том IX).
Во время походов во второй половине XVII века русские войска имели до четырехсот пушек. По количеству орудий русская артиллерия превышала артиллерию любой европейской армии того времени» [1] (с. 32–33).
То есть весь этот петровский «прогресс» на поверку оказывается дутым. Факты указывают на полностью противоречащее версиям лжеисториков заключение: отданная на откуп немцам наша оружейная наука скатилась от не имевших аналогов в мире орудий Древней Руси, поражающих своей не встречаемой нигде мощью, к орудиям онемеченной России.
Библиографию см. по:
Слово. Том 21. Серия 8. Кн. 2. Загадки родословной
Комментарии (0)