Свт. Афанасий (Сахаров) такими словами характеризует итоги антицерковной политики Петра:
«К великому прискорбию, с печальных времен петровского обмирщения Святой Руси, одурманенные чадом, проникшим с Запада сквозь прорубленное Петром окно, русские люди стали больше глядеть на землю, чем на небо, стали все дальше и дальше уходить от церковного уклада жизни, все больше и больше забывать церковный устав» [150] (с. 201).
Исследователь масонства русский белоэмигрант В.Ф. Иванов, писавший в 30-х годах XX в., приравнивает «реформатора» уже к нынешним могильщикам его Отечества — ленинским большевикам:
«Церковная политика Петра носила революционный, разрушительный характер» [140] (с. 111).
Публицист «Нового времени» О.М. Меньшиков:
«Петр Великий и Екатерина II приобщили Россию к неохристианской культуре. Последняя основана на эпохе Возрождения… вследствие этого снова Русская Земля… омрачилась отсталостью и смутами, до сих пор не перестающими терзать Россию» [127] (с. 363–364).
И даже «красный Наполеон», Тухачевский, сбежавший из германского плена, нарушив офицерскую клятву чести, считал церковь Петра отнюдь не христианской:
«Вы не понимаете Петра! Это был гигантский грандиозный варвар… он сохранил культ наших старых богов» [43] (с. 42).
Тех самых богов, в причастности к которым пришедшей в 1917-м году в России власти пробалтывается данной фразой этот «красный Бонапарт».
А вот и еще мнение о вероисповедании Петра. На этот раз историка:
«…“бог его — вовсе не христианский Бог, а древний языческий… Если был когда-нибудь человек, менее похожий на христианина, то это Петр…” (Мережковский, 1904)» [142] (с. 193).
«Сам факт принятия царем Петром титула императора означал принятие языческого догмата о святости государственной власти.
Это языческое обожествление особы императора имело, по существу, антицерковный характер. Из охранителя чистоты и незыблемости православной веры Петр превращался в некое олицетворение самого государства. Вся последующая атрибутика его власти была заимствована из императорского языческого Рима, и печальная судьба этого государства осталась непонятой Петром I и европейскими цивилизаторами. Все, что обнаружило в свое время полную нежизнеспособность в античном мире, теперь реанимировалось и призывалось на бой с Христианской Церковью» [151] (77).
И именно поэтому вся его деятельность была направлена против существовавших в народе обычаев, помогающих русскому человеку оставаться верным своим традициям. Вот один из них:
«…ежели кто не бывает во всю Светлую седмицу Пасхи у утрени, того обливают водою и в реках и прудах купают» [152] (с. 17).
Всю эту неделю, как известно, русский человек не работал. Однако ж не работал именно потому, чтобы в это время имелась возможность ежедневного посещения церковных служб. Однако ж некоторые этот праздник отмечали несколько специфически, уходя в недельный запой. И таких граждан имелся обычай купать в студеной апрельской/майской водице, дабы отрезвление быстрей пришло.
А потому Петр решил такое «безобразие» запретить:
«И хотя себе простой народ делает все будто на забаву праздничную, однако от той суетной забавы делается не токмо здоровью, но и животу человеческому тщета, ибо оным от невежд купанием в глубинах иногда людей потопляют или разбивают, а сонных и хмельных внезапным облиянием иногда ума лишают» [152] (с. 17).
Хорошо лишать ума того, у кого он имеется.
И каков же результат этой его затеи?
Русские люди вовсе позабыли о Светлой седмице и узнают о ней сейчас с большим для себя удивлением.
А когда Петр сбежал из-под Нарвы, бросив там все свои пушки, и ему вновь захотелось их из чего-нибудь отлить, то им был в 1701 г. издан указ, которым повелевалось, как свидетельствует С. Григоров, «четвертую часть колоколов со всего государства, с знатных городов, от церквей и монастырей отбирать и отправлять в Москву на пушечный двор, на литье пушек и мортир». И вот какая история произошла в ту пору с колоколами Троице-Сергиевой Лавры:
«“Я и сестра моя Ирина, — пишет Гаврило Тверитинин, — в 1701 году были у Троице-Сергиева монастыря, тогда от великаго государя царя Петра Алексеевича был указ везде в городских монастырях и в Москве и у всех приходских церквей брать колокола и от всего звону четвертую долю меди веса на пушечный двор на литье пушек и в том Сергиеве монастыре также; а в монастыре колоколов 26 было. Архимандрит и братия его великаго государя указу противится не смели и колокола с колокольни сымать повелели. Вечером некоторые указали снять один старинный колокол; весу, что в нем того не знали, а гласом был глух и не ярок; но за поздностью онаго не сняли. Монастырь ночью кругом запирался и всегда также и тою ночью был заперт. На утро же архимандриту звонарь донес, что того колокола на колокольне нет, и братия не ведала, как и где он делся. Архимандрит же, услыхав об этом, повелел везде искать по келиям у братии и в погребах, и когда нигде не могли обрести (занеже ему чудотворцу отдать сего не изволися), тогда архимандрит Ларион повелел другой снять, также весу в нем не ведая и тот снять повелел и разбить и медь свезти в Москву. Когда колокол сняли, человек, чтобы разбить оный, ударил по колоколу молотом; но колокол от того удара не разшибся, но начал глас от него трои сутки день и ночь непрестанно”.
Вследствие этого “архимандрит и того колокола не велел вести к Москве, а повелел сымать два другие колокола нонешняго мастерства, но сих колоколов не могли снять никоими делами”. В то время, когда “архимандрит и братия, боясь указа государева, с ужасом смотрели на сии колокола; колокола же сии два братьеника вдруг сами собой с колокольни соскочили, пали и стены обломили”. Безвестный колокол в это время также отыскался за монастырем в пруде. “Во время тое на монастырь в погреб лед возили и уши от того колокола видели, а потом его от воды того пруда взяли”. Обо всем этом донесли Петру, который, по уверению Гаврилы Тверитинина, хотя “в монастырь приходил, плакал и прощения просил у чудотворца Сергия о своем соизволении; однако колокола два братьеника повелел вести в Москву, где оне в литье пушечнаго дела не пошли и не испорчены, потому что медь была жестка, в дело негожа и доныне те колокола стоят на пушечном дворе целы, как и были”» [153] (с. 796–797).
Так что не дались в ту пору антихристу на поругание наши Троице-Сергиевские святыни, в очередной раз лишь подтвердив происходящими в момент попытки их изъятия для уничтожения чудесами, что правит в стране не законный царь, но сам антихрист.
Но и 20 лет спустя Петр, в отношении русских святынь, оставался на прежней же позиции. 23 февраля 1722 г., когда про трое суток кряду гудящий колокол многие уже стали забывать, вновь царем антихристом было продолжено гонение на колокола:
«В всех всероссийского государства монастырях колоколов не делать из казны монастырской, а ежели есть разбитыя, то и тех без повелительного указа из Св. Синода не переделывать и в строение тех колоколов через собирателей — прошаков денег и прочего не собирать, и нигде не просить» [152] (с. 18); [154] (с. 103).
Вот такими средствами Петр боролся против атрибута нашей национальной культуры — колокольного звона. И сослаться на нехватку пушек здесь уже нельзя: ко времени издания этого указа война со Швецией была давно закончена!
Однако же русские люди на этот указ ответили жертвою денег на церковь несколько иным способом. На что вновь получили реляцию, ущемляющую Русскую Церковь в правах:
«В Чудовом монастыре продается приходящим людям некакий мед, собственный его чудотворцев называемый; а в церкви Василия Блаженнаго употребляется в продажу некакое масло, и в почтении содержится. И в других монастырях и церквах подобныя той продажи бывают. Такие продажи, яко подозрительныя, весьма пресечь» [152] (с. 18).
Вот еще запрещающий Русскую Веру указ:
«Также смотреть, чтоб с образами по Москве, по городам и уездам, для собирания на церковь или на церковное строение, отнюдь не ходили» [154] (с. 103).
То есть крестные ходы с иконами ставились под запрет. Но что это нам напоминает?
«Особо понятно, почему Петр запретил крестные ходы, когда того же самого потребовали сатанисты в России после февральско-мартовского переворота 1917 года» [155] (с. 572–573).
Мало того, Петр отнял у церкви уже казалось бы совершенно невозможное — предание земле упокоившихся, устроив свой царский бизнес на любви русского человека к отеческим гробам:
«…из указа о гробах от 15 января 1705 г.: велено было отобрать дубовые гробы по указанной цене, под страхом наказания не приславшим; собранные продавать по цене вчетверо; если принесут покойника в дубовом гробе без указанного ярлыка, допрашивать» [152] (с. 7).
«С протестами не считались. Мероприятия проводились круто и без колебаний. Всякая оппозиция была задавлена. Большинство духовных и монашествующих лиц находилось в унизительном и безправном положении, и их при первой попытке заявить свой голос ждала безпощадная расправа» [140] (с. 113).
Однако ж не только сам Петр, но и практически каждый проходимец имел возможность взять у царя на откуп любую сферу доходной деятельности, отобранную им у законных этой статьи дохода владельцев — клира православных церквей:
«…в 1721 г. церкви была предоставлена исключительная монополия изготовления церковных свечей и торговли ими… однако торговля ими, доставлявшая большую прибыль, продолжалась частными лицами…» [156] (с. 556).
Иными словами, эта самая «исключительная монополия», как теперь выясняется, была инспирирована Петром для отъема у Русской Церкви и этой, чуть ли ни последней статьи ее дохода. Ведь продажа свечей в русских храмах это не бизнес, но сбор за работу певчим, служителям, сторожам и т.д. Но это было еще только «славных дел» начало. Для подрыва нормальной работы православных приходов при масонском правительстве Александра I издается вот какого рода издевательское постановление:
«По указу 1708 г. церквам даровано исключительное право на розничную продажу церковных свечей и запрещена продажа их во всех остальных лавках и ярмарках» [156] (с. 556).
Иными словами, Русская Церковь теперь лишалась еще и права продажи свечей за пределами своих стен, где теперь, после объявления такой «милости» от царя-масона, полностью и безраздельно хозяйничали барышники, закупившие патент на их изготовление и продажу.
Но здесь не слишком следует удивляться. Ведь и этот император своим вероисповеданием был под стать Петру. Этот:
«Православный император лишь в 1812 году впервые раскрыл Евангелие» [157] (с. 57).
То историками поименованный «Благословенным» этот монарх Православной России лишь на 36-м году жизни впервые лишь взглянул на основной предмет вероисповедания народа, которым он все это время управлял! Интересно, сколько бы не то что десятилетий, но дней сумел бы оставаться у руля Османской империи какой-нибудь из ее султанов, уличенных в неверии в бога мусульман?
В той же устроенной Петром на масонский экуменический лад России такое было вполне нормальным явлением:
«…император по своим убеждениям и вере не был православным в полном смысле этого слова: пережив увлечение религиями Востока, он навсегда сохранил, например, веру в переселение душ и многократность жизней человека на земле…» [158] (с. 225).
Что-то похожее представляло собою и вероисповедание его предшественника:
«Странна была церковная политика Петра. С одной стороны, он требовал распространения просвещения, с другой, отнял у духовенства всякую возможность материальную к распространению его» [152] (с. 38).
Но вовсе не Православие, вероисповедание Святой Руси, этот царь-антихрист требовал считать «просвещением». Потому и политика его церковная, на первый взгляд выглядящая столь странно и непоследовательно, на самом деле представляет собой вполне законченное учение. Только вовсе не то, которым нам принято тыкать в нос.
Тому подтверждением практически все им произведенные нападки на исконную веру русского человека.
«Поборы с монастырей объяснялись государственной необходимостью. Этому наивному объяснению продолжают верить, хотя факты красноречиво говорят и доказывают, что все поборы с монастырей имели главную, исключительную цель убить самодеятельность церкви и обители» [140] (с. 112).
«Петр ликвидировал самостоятельность церкви, учредив Святейший Синод и превратив его в один из государственных департаментов, урезав доходы монастырей» [159] (с. 7).
Однако ж законы, относительно этого духовного института Православия, были Петром разработаны такие, что через несколько десятков лет после их внедрения в России не должно было остаться вообще ни одного монастыря.
Вот что сообщает об этом Фоккеродт. Так как:
«…никому не дозволяется идти в монастырь, кроме тех вдовых священников, которые, по уставу греческой Церкви, не могут больше продолжать свою должность, монастыри же, в которых нет по крайней мере 30 монахов, должны быть закрыты, то в случае точного соблюдения такого постановления число монастырей в России в продолжение 30 лет естественно уменьшилось бы до того, что во всей этой стране не осталось бы более 10…» [160] (с. 23).
И понятно дело, что после ограбления монастырей, а затем и запрещения пополнения их монахами:
«…количество духовных центров сократилось» [159] (с. 7).
«Как известно, Петр недолюбливал монастырей… Новодевичий он превратил, одно время, в дом для “зазорных младенцев”, т.е. подкидышей. Позднее Преобразователь приказал давать в монастыре приют заслуженным воинам…» [161] (c. 371).
То есть своим «птенчикам» — палачам корсарам, уволенным на покой. И это, чувствуется, для того, чтобы лишить какого бы то ни было покоя обитательниц, между прочим, женского монастыря…
И сила этого кощунственного приказа, судя по сохранившимся документальным свидетельствам, прекрасно сохранила себя и в правления наследующим его делам блудным девкам на русском троне:
«… и еще в 1763 году, в силу этого распоряжения, в монастыре проживало 3 майора, 2 капитана, 4 поручика, как это видно из современной записи» [161] (c. 371).
Так что здесь вполне документально зафиксированы прекрасно проживающими в женском монастыре целых 4 поручика, каждый из которых своим норовом мог вполне собою олицетворять небезызвестного поручика Ржевского.
Таково вероисповедание было и у наследующих петровские кощунства правительниц.
Но все вышеизложенные мероприятия, направленные против русской культуры, Петру казались все еще недостаточными и не столь значительными для полного уничтожения столь ненавистной ему веры — Веры русских. Ему хотелось предварить большевиков в деле не просто разорения, но уже и физического уничтожения Русского вероисповедания. А потому 28 марта 1722 года им был отдан указ об «упразднении» часовен. Однако же при Петре, даже под страхом смерти, ни у кого не поднялась рука на уничтожение русских святынь.
Зато ровно через двести лет она очень даже поднимется у последователей его «славных дел» — большевиков-ленинцев (Троцких-Ярославских /Бронштейнов-Губельманов/). И теперь становится более понятно, почему революционные вожди с такой пещерной ненавистью накинулись на ворота русских крепостей, вроде бы даже и вовсе не принадлежащих к культовым сооружениям.
Оказывается, над каждыми воротами висела икона, у которой и проходили уличные крестные ходы. Потому большевики довершили то, чего за двести лет до них не удалось привести в исполнение Петру. А потому и города наши выглядят сейчас столь куцыми и как две капельки воды похожими друг на друга: русскую культуру убивали целенаправленно, чтобы изгладить из памяти все только лишь ей присущие черты.
Но начали это истребление даже не они, а масонское воинство французов, пришедшее к нам все под тем же красным флагом. Именно оно продолжило эти самые «петровские преобразования» взрыванием наших въездных ворот, где столь любимые и почитаемые народом иконы стали предметом святотатства, совершаемого революционным воинством Наполеона.
А вот с чего началось формирование петровских полицейских полков, называемых им армией. В своих войсках, уже изначально бутафорских, Петр запретил пост. То есть армия его от турецкой отличалась теперь одним лишь своим названием, так как вся сила духа русского воина была сведена на нет. Вместо защитников Отечества эти войска, разодетые Петром в иноземные мундиры, представляли собой теперь обыкновенные жандармские части, способные «воевать» лишь на внутреннем фронте.
А на этом фронте антихристианская деятельность велась полным ходом — 30 января 1724 г.:
«…был издан регламент, в котором изложены были правила относительно религиозного воспитания народа… Руководствуясь этим регламентом, Синод издал постановления против обрядности, крестных ходов, хождения с образами, дорогих окладов на иконах… число монахов при Петре было очень ограничено… а самые монастыри были по преимуществу обращены в богадельни» [132] (с. 784).
Подобное же отношение к Православию прослеживается и в ленинскую революцию:
«“Красная революция” начала XX века размещала в монастырях сумасшедшие дома… (То же повелевал сделать и столь чтимый ныне Петр I)» [20] (с. 361).
«Главное зло, и притом для всей России, заключалось здесь в том, что Петр отобрал у монастырей и вообще у Русской Церкви ее имущество… Ясно, что отобрание церковного имущества… является тягчайшим грехом нарушения Божественной заповеди и св. канонов, низводит страшные проклятия и в сей и в будущий век…
…православная вера разрушалась не только реформами Петра, но и личным его поведением. Мы имеем в виду учреждение им так называемого “Всешутейшего и всепьянейшего синода”, в котором он кощунственно и открыто перед русскими людьми высмеивал иерархические степени до патриарха включительно и в котором сам участвовал, принявши на себя должность протодиакона…» [132] (с. 784).
Вот лишь одна маленькая деталь из атрибутики применяемых им предметов якобы церковного обихода. Страленберг:
«…бутылки изображали вид кадильниц, вино же и водка — воду вовлеченную…» [162] (с. 116).
То есть ничем эти святотатства не отличались от подобного же рода издевательств, творимых над Русским вероисповеданием большевиками в лице Минея Израилевича Губельмана и возглавляемого им советского общества воинствующих безбожников.
«За первое десятилетие, — говорит Л.А. Тихомиров, — после учреждения Синода большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, были расстригаемы, биты кнутом… В истории Константинопольской Церкви после турецкого завоевания мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такой безцеремонности в отношении церковного имущества» [132] (с. 785).
Выходит, что даже басурмане, открытые враги Православия, в завоеванной ими стране не позволили себе по отношению к чуждому им Богу того, что позволил себе царь Петр к Богу «своему» в кровно и наследственно (по официальной версии) принадлежащей ему державе! Причем, эта его тяга к кощунству вовсе не являлась лишь рядовым эпизодом грешной и мутной его молодости:
«…глумления над обрядами Православной Церкви, доходившие до открытого кощунства, Петр сохранил до самой смерти» [140] (с. 103).
«Но и этим не исчерпывалось зло, которое причинил Петр России, — продолжает свое повествование архиепископ Серафим (Соболев). — Петр отнял у церкви имущество. В силу этого, просвещение русского народа не было в ведении церкви, распространялось не на исконных исторических началах нашей православной веры, но с XIX столетия даже внедряло отрицательное отношение к вере и потому в себе носило гибель России.
Церковные иерархи также были полностью заменены западными, которые и помогали коверкать устои русской православной государственности столь удивительнейше дружно» [132].
«Среди малороссийских иерархов было много людей покладистых и готовых услужить. Петр и воспользовался ими. С этого времени все руководящие места в церковной иерархии занимали только малороссы — вплоть до второй половины царствования Екатерины II.
Начался погром Русской Церкви» [151] (с. 181).
Но и как он мог не произойти? Ведь все эти по нескольку раз перекрещенцы, из Православия в униатство, а затем обратно, если и не все тайные агенты Запада, то с такими перекошенными католическою «ученостью» мозгами, что ничего иного от них ждать, после поставления на высшие в России церковные посты, и не следовало.
А никто и не ждал. Петр, тщательно выверив их явное чужебесие, взял всех их под свое крылышко. Ведь враг у него, как и у них, был един — Русское Православие.
Потому они, что и понятно:
«…заводили порядки в школах по образцу иезуитских училищ и в преподавание богословия внесли католическую схоластику; в самое богословское учение внесены были понятия, чуждые православной церкви» [154] (с. 35).
Таковы были петровские прорабы по перековеркиванию Русской Церкви.
Библиографию см. по: Слово. Том 20. Серия 8. Книга 1. Слово и дело
Комментарии (0)